Владимир Сафир - Первая мировая и Великая Отечественная. Суровая Правда войны

Поэтому гареевские научные изыскания на тему о расположении фамилий военачальников в поздравлении наркома обороны («такая расстановка., видимо отражала и ту роль, которую они сыграли в сражении») надуманы и в корне ошибочны, ибо согласно установленному порядку подобные поздравления начинали всегда с тех, кто непосредственно участвовал в боях, а таковыми являлись, войска 1-й армейской группы во главе со своим командиром Г.К. Жуковым и членом Военного совета М.С. Никишовым. Г.М. Штерн и член Военного совета Н.И. Бирюков как представители вышестоящей организации — «фронта», естественно, этот список замыкали. Поэтому слово «видимо», которое вставил в этом предложении Гареев, лишнее — вопрос предельно ясен и никаких оснований для глубокомысленного спора не имеет. Именно такой смысл заложен и в поздравлениях, к осмыслению которых решил вернуться Гареев.

Вот как сформирован текст поздравления, его начало, которое мы не привели в своей статье (о чем теперь жалею). «Поздравление Наркома обороны СССР бойцам и командирам, участвовавшим в боях(выделено мной. — В. С.) у реки Халхин-Гол по случаю победы над японскими войсками 29 августа 1939 года» [100].

Что же касается Указа о присвоении звания Героя Советского Союза, то и здесь все сделано по закону — героев расположили по алфавиту, поэтому Жуков первый, а Штерн — второй. Но еще раз повторяю, что Штерн награжден, конечно, не за достижения «особенно по материально-техническому обеспечению войск», определенные ему Жуковым и «примкнувшим к нему» Гареевым, а за реальные успехи фронтовой операции, к которой он (Штерн), как читатели теперь убедились, имел самое непосредственное отношение.

Продолжая разговор о «столкновениях» со Штерном, напомню, что в нашей статье приведены примеры 17 смертных приговоров, которые в отсутствие Штерна успел вынести Жуков. Но опять «вмешался» Штерн, и все 17 (!) приговоров были отменены Президиумом Верховного Совета СССР. Здесь впервые проявились крайне опасные симптомы наличия у Жукованеоправданной жестокости по отношению к подчиненным, в частности, непонятная склонность к поспешному вынесению смертных приговоров.

Вот типичный «расстрельный» жуковский документ (из числа 17 отклоненных), имеющий, однако, одну уникальную особенность, на которую специально обращаю внимание читателей — впервые в практике отечественного судопроизводства (при всем его очевидном формальном и реальном несовершенстве) в нарушение всех международных конвенций о защите прав человека (в т.ч. и подследственных), советский военачальник, в данном случае Жуков, додумался выступить с ходатайством лишить осужденных права подать кассационную жалобуи немедленно их расстрелять (это право, как мы знаем, сохраняется даже за теми нелюдями, которые убивали не один десяток безвинных граждан). Для тех, кто «сомневается в содеянном», текст этого уникального «обращения» цитирую полностью, сохранив орфографию документа.

«Обращение командования 57-го корпуса к Президиуму Верховного Совета СССР, народному комиссару обороны СССР и начальнику Генерального штаба РККА

г. Тамсак 27 июня 1939 г.

В 23 часа на полевом аэродроме Военный трибунал корпуса приговорил к расстрелу:

1. Капитан Агафонов Марк Прохорович, 35 лет, исключен из партии, в РККА с 1926 года.

2. Командир взвода лейтенант Дронов Сергей Никифорович, 23 лет, исключен из партии и из комсомола, в РККА с 1936 года.

3. Красноармеец Лагуткин Дмитрий Яковлевич, 24 лет, член ВЛКСМ, в РККА с 1937.

Агафонов, выполняя 19 июня по приказу командования боевое задание н являясь командиром отряда в составе 13 человек с бронемашиной БА-10,в полном вооружении и боеприпасами, противотанковым орудием на машине ГАЗ, одной машиной ГАЗ со снарядами, ночью, в силу преступной халатности сбился с пути и натолкнулся на заставу неприятеля. После короткого обстрела противником высланной вперед бронемашины, не дожидаясь ее возвращения, не выяснив обстановку, Агафонов в панике бежал в тыл, оставил бронемашину с экипажем, бросил машину со снарядами, водитель которого Лагуткин первый сбежал в тыл, оставил противогаз «БС», бросил дорогой каску, шинель и кобур с патронами. Дронов, находясь в разведке на бронемашине, после короткого обстрела противником, вместе с водителем и башенным стрелком, ввиду того, что машина левым колесом попала в окоп, бросил машину с пушкой, 2-мя пулеметами, комплектом боеприпасов, формуляр машины и картой, в панике бежал в тыл. В результате трусости и предательского поведения в первую очередь Агафонова, Дронова, Лагутина и 3-х других младших командиров, приговоренных к разным срокам лишения свободы, противнику сданы без боя бронемашина с боеприпасами и прочее, и грузовая машина с 260 снарядами.

В связи с боевой обстановкой и особой опасностью этого преступления, в порядке статьи 408 УПК РСФСР, ходатайствуем о непропуске кассационных жалоб Агафонова, Дронова, Лагутина и немедленного приведения приговора в исполнение(выделено мной. — B.C.).

Жуков

Никишов» [101].

Это «обращение» достойно того, чтобы его хотя бы кратко прокомментировать. Итак, вина очевидна. Наказание неотвратимо и обсуждать тут нечего. Но справедливо ли определена мера наказания? Диапазон большой: разжалование, арест, расстрел и др. Какие же обоснования послужили для членов Кассационной комиссии ВС причиной признать недостаточно убедительными как сам неоправданно суровый приговор (расстрел), так и ходатайство Жукова? Скорее всего Комиссия могла учесть следующие обстоятельства (вариант): боевого опыта мало (или нет вообще); попали в крайне сложную боевую ситуацию, сбившись с маршрута (ориентироваться в монгольских степях сложно даже днем); нарвались ночью (самая сложная форма ведения боевых действий) на японскую засаду; броневик завалился в окоп — вести из него в таком положении бой экипаж уже не мог (от перечисления наличествующих пушек, пулеметов, формуляров и др. — его боеспособность не повышалась); в этой абсолютно проигрышной ситуации оставили (бросили) технику и отступили, «бежали в тыл»; из текста обращения не ясно, какие силы противостояли попавшим в засаду, — если считать, что они обязательно должны были погибнуть, но не отступить, то такая прямолинейная постановка вопроса во многом спорна и т. п.

Складывается впечатление, что Жуков, жаждущий этих бедолаг обязательно расстрелять, подобного разбирательства и опасался, поэтому контрольную процедуру попытался исключить, не считаясь с требованиями Закона. Но на этот раз не получилось...

Дальше — больше. Я ограничусь только несколькими примерами, дабы избежать какого-либо упрека в необъективности попыток Штерна ввести Жукова в рамки «законодательного поля». Однако из этого доброжелательного урока Жуков, похоже, никаких реальных выводов не сделал. Если на Халхин-Голе он пытался, подменяя суд и его решения, сам объявлять приговоры («Трибунал. Судить. Расстрелять» и подпись), то в последующем он схему несколько изменил и перешел на формулировки — «расстрелять и судить».