Элизабет Хереш - Распутин. Тайна его власти

То, что Распутин производил такое впечатление не только на особ женского пола, подтверждает высказывание министра внутренних дел А. Н. Хвостова: «Распутин несомненно был одним из сильнейших гипнотизеров, которых я когда-либо встречал! Когда я его видел, то чувствовал его гнетущее воздействие — при этом еще ни одному гипнотизеру никогда не удавалось повлиять на меня. Совершенно ясно — Распутин обладал большой гипнотической силой…»

Императорской чете мысль об умышленном манипулировании их волей скромным религиозным собеседником, каким они считали Распутина, разумеется, была чужда. В его речах они усматривали «волю божью» (и «голос народа») — а именно такого восприятия Распутин добивался в первую очередь от царицы, используя силу своего внушения. Так считают скептики и критики Распутина. Именно этот, с трудом представляемый себе феномен, и пытается обосновать исследователь Распутина Август Форель: «У того, кто подвергся такому воздействию, даже не возникает впечатления, что это воля гипнотизера, а не его собственная, диктует ему поведение или тенденцию в поведении, которые кажутся загипнотизированному очень подходящими или, по меньшей мере, необходимыми и неизбежными. Чувство, возникающее у тех, кто подвергся этому воздействию, особенно у женщин, сопровождается ощущением удовлетворенности, что нередко бывает при пассивном опыте сексуальной любви», — сказано в его трактате «Сексуальный вопрос» [17] Мюнхен, 1905 г. .

Таким образом, царица и многие другие особы женского пола, принадлежащие к высшему обществу, выразили готовность к безоговорочному и рабскому подчинению Распутину, даже если оно и не подразумевало (либо это происходило неосознанно) физической близости. «В заключении к пониманию того факта, почему грубый мужик вроде Распутина мог подчинять себе дам из высшего общества, нужно добавить, — полагает В.М. Бехтерев [18] Русский психоаналитик при жизни Распутина. , — что помимо обычного гипноза существует еще и „сексуальный“ гипноз, которым Распутин, по-видимому, в значительной степени владеет».

Распутин обычно не усыплял своих «жертв»: «Это и не нужно, — снова уверяет Форель в своей работе „Гипнотизм и суггестивная психотерапия“, — потому что для внушения состояние сна или бодрствования не играет роли». «Потому что каждый обладает силой гипноза и внушения, — добавляет доктор Г. Штикер, — кто обладает силой или дерзостью внушать уважение, приказывать или подчинять себе кого-нибудь — прежде всего тот, кто неосознанно, но твердо верит в свое призвание убеждать других и одновременно имеет способность быстро понимать их слабоволие, покорность и пользоваться чужим жизненным опытом». Его вывод: «Вера в превосходство чужой воли помогает процессу гипноза, а успех зависит от рафинированности гипнотизера».

Не только психологи едины в том, что внешность, так называемая маска, имеет при этом немаловажное значение. На роль внешнего вида в самом широком смысле этого слова, как на неотъемлемую составную часть процесса внушения, указывают даже театроведы. Внешний облик является не только неотъемлемой составной частью воздействия на наблюдателя, но и частью идентификации самого носителя роли. Исследователь театра H. Н. Евреинов, анализируя это применительно к Распутину, проводит широкую аналогию, начиная с магов прошлых столетий и заканчивая артистами театра. Если верить Евреинову, маг Месмер не смог бы обойтись без своей традиционной фиолетовой накидки, в которой он, размахивая «волшебной» палочкой, производил магическое воздействие на зрителей, потому что один только его внешний облик уже завораживал. В XVIII веке впервые об этом открытии начал говорить Шарль Бато, который дал определение игры актера как «разновидности внушения».

Вне всякого сомнения, упомянутые наблюдения гипнотизеров в той же степени касались и Распутина, как и тот факт, что он пользовался актерскими атрибутами. Во всяком случае, это в нем хотели видеть те, кто считал его благочестивое поведение маской, а самого Распутина — артистичным шарлатаном.

К примеру. Белецкий позже написал: «К тому времени, когда Распутин уже не хотел быть монахом, каковым он имел намерение стать вначале, а превратился в странствующего проповедника и блаженного, что больше соответствовало его характеру, он, едва окунувшись в среду петербургского общества и найдя там свою нишу, представал перед ним в качестве „пророка“ и пламенного представителя одного из типажей, соответствующих духу народных традиций — то неграмотным мужиком, а потом великим оратором, то лицемером и тут же фанатиком, то святым, а затем грешником, то аскетом и волокитой. При этом его не беспокоили насмешки и критика жителей его родной деревни, каждый раз он был актером.

Распутин руководствовался не духовными соображениями, а в каждом случае действовал, исходя из личных интересов и по указаниям Вырубовой. Благодаря своему характеру, он умело прятал внутренние побудительные мотивы. Меняя выражение лица и голос, Распутин мог перевоплощаться в прямолинейного, чистосердечного, материально не заинтересованного человека, который шел навстречу тому, кто хотел сделать что-то доброе, тем самым вынуждая близких ему людей изменить мнение о нем и раскрыть все свои карты.

Поскольку в действительности он был закрытым, недоверчивым и неискренним, Распутин мог прятать истинное свое лицо под маской простачка, чтобы ввести в заблуждение тех, кто его не знал, и сделать их послушными инструментами своего влияния в высших кругах, умело убедив в том, что его намерения и поступки служат исключительно их интересам, а он при этом даже не думает о себе и своей семье.

В двойной игре он уделял внимание не только сценическому значению внешнего вида „мужика-пророка“ (его вышитые рубашки обычно были кремового, голубого или малинового цвета, сапоги из особой мягкой кожи, пояса с кистями), но и особой, отличающей пророка, „божественной“ манере говорить…»

«Исключено, — добавил историк М. Н. Покровский, — чтобы „божий человек“ не умел говорить на общепонятном языке или, как в его случае, как Бог на душу положит, на крестьянский манер. Для него и для его почитателей это означало бы нарушение обряда. И только если проза жизни настигала истинного Распутина, например, когда его сын во время войны вопреки ходатайствам был призван на военную службу, стиль его речи опускался до обычной человеческой манеры говорить».

Пьяным Распутин часто вел непристойные беседы, которые не соответствовали его высокому предназначению, как вспоминали свидетели. Когда же ему нужно было держать себя в руках, да не произвести «неверного впечатления», он предусмотрительно воздерживался от вина.