Николай Коняев - Подлинная история Дома Романовых. Путь к святости

Будучи удаленным от двора, Петр Афанасьевич Бекетов участвовал в Семилетней войне. В 1762 году был произведен в генерал-майоры и на следующий год назначен астраханским губернатором.

Адольф-Фридрих, епископ Любекский, герцог Голштинский, впоследствии избранный на основании предварительных статей мира в Або по предложению императрицы Елизаветы шведским королем. Он приходился двоюродным братом Карлу-Петру-Ульриху.

Русско-шведская война 1741–1743 годов. Одной из официально объявленных шведами претензий к России перед началом этой войны как раз и было лишение потомства Петра I русского престола.

Мария Симоновна Чоглокова – статсдама, двоюродная (по матери) сестра императрицы Елизаветы Петровны.

А.Г. Брикнер в «Истории Екатерины Второй», должно быть, для пиетета называет его губернатором.

Они были троюродными братом и сестрой.

Екатерина II писала свои «Записки» по-французски.

Впервые копия с записок Екатерины II была сделана князем А.Б. Куракиным еще при императоре Павле, и хотя Николай I и распорядился изъять все списки, а подлинник укрыть в императорском архиве, А.И. Герцен в 1858 году издал эти записки в Лондоне. В России записки Екатерины II были опубликованы только в 1906 году, и поэтому оказались практически вне поля зрения русских историков ХIХ века.

После кончины мужа Мария Симоновна Чоглокова вышла замуж за коллежского асессора Александра Ивановича Глебова, который по такому случаю был назначен обер-прокурором Сената.

Станислав II Август Понятовский, последний король польский и Великий князь Литовский в 1764–1795 годах.

Екатерина с большой любовью описала Брокдорфа в своих записках: «Он был высок, с длинной шеей и тупой плоской головой; притом он был рыжий и носил парик на проволоке; глаза у него были маленькие и впалые, почти без ресниц и без бровей; углы рта спускались к подбородку, что придавало ему всегда жалобный и недовольный вид. Относительно его внутренних качеств я сошлюсь на то, что уже сказала, но прибавлю еще, что он был так порочен, что он брал деньги со всех, кто хотел ему давать, и чтобы его августейший государь со временем ничего не нашел сказать по поводу его взяток, видя, что тот постоянно нуждается, он убедил его делать то же самое и доставлял ему таким образом столько денег, сколько мог, продавая голштинские ордена и титулы тем, кто хотел за них платить, или заставляя великого князя просить и хлопотать в разных присутственных местах империи и в Сенате о всевозможных делах, часто несправедливых, иногда даже тягостных для империи, как монополии, и другие привилегии, которые никогда не прошли бы иначе, потому что они противоречили законам Петра I».

Лучшая квартира в Петербурге стоила тогда около 20 рублей в месяц. Теленок – 2 рубля, курица – 5 копеек, пуд коровьего масла – 2 рубля, десяток лимонов – 3 копейки.

Удержать полк от измены пытался Л.А. Пушкин, дед поэта, за что и просидел два года в крепости.

Как потерянную манжету ( фр. ).

Е.Р. Дашкова, бывшая якобы свидетельницей сцены встречи ее дяди с императрицей, утверждает, что только он отказался присягать, однако и Воронцов уверил Екатерину, что ничего не предпримет против нее, но вместе с тем не изменит присяге, данной им Петру III. Он попросил императрицу приставить к нему офицера, чтобы тот был свидетелем всего, что происходит у него в доме, и вернулся в Воронцовский дворец, как пишет его племянница, «с спокойствием, неразлучным с величием души».

«У масонства, – пишет В. Острецов, – своя метафизика и своя аскеза. Эта метафизика – каббалистическая натурфилософия с магией и языческими обрядами, напоминающими кровавые таинства подземных богов – послужила основанием как сентиментализма, через раскрытие масонской формулы – “познай себя”, так и романтизма… Романтизм – это всегда разорванность и несводимость, это сплошные апории, и среди них главная – герой и толпа, просвещенные и профаны (цадики и невежи хасидизма из этого же ряда). И еще: с одной стороны искусственная и, следовательно, неполноценная культура, которой противостоит стихийная, “органическая”, бессознательная, народная. Эта натурфилософская концепция, идущая еще от стоиков и киников, легла в основу романтических построений славянофилов.

Именно в масонстве формируется русский интеллигент.

Здесь он впервые изучает всерьез западную философию, осваивает сам философский метод проблематики смысла жизни. Но здесь же он и заходит в капитальный тупик романтизма. Религия заменяется в его сердце на религиозность, которая сама есть не более как чувствительное настроение, мечтательность и томление неопределенностью.

В масонстве формируется и высокий престиж интеллекта, и деление человечества на профанов, темную толпу, способную удовлетворяться внешними обрядами Церкви, и на просвещенных, “братьев сияния”, которые ведут человечество к свободе и счастью…

В масонстве много говорится о духовном, о борьбе с грехом, с себялюбием, с дьяволом. Этот психологизм, внимание к своим переживаниям, сердечному трепету, лег в основу беллетристики. Но еще в прошлом веке исследователь масонства заметил точно, что все оно есть утонченный материализм. Это духовная прелесть, обольщение своим “Я”, которое нечувствительно заменяет Бога, как в мистических переживаниях, так и в искусственном мире художественной литературы.

Символический искус, проповедуемый масонством, становится тем пленом, в котором лукавый дух захватывает человека, и он начинает творить ряды символов и аналогий, заменяя ими реальность подлинного мира. Чувственность, сентиментальный морализм масонства лишь усиливают ощущение подлинности иллюзорного мира. В известной мере это – автаркия стоиков, но очень комфортная и расслабляющая.

Романтизм вышел из недр масонских доктрин вместе с мистицизмом, который придал ему увлекательность и мечтательность. В недрах сентиментального романтизма рождается “лишний человек” нашей литературы. Напрасно пытаются найти социальные предпосылки этого человека в самой ткани русской жизни. В той жизни люди служили, а “лишние” отсиживались. Но и то правда, что, разорвав с живыми истинами Церкви, человек чувствовал себя лишним везде и всегда. Безверие двигало человека по пути отрицания ценности того, во что он верил, что психологически понятно, и неизбежно он попадал в ложу, где строили храм Соломона на месте разрушенного храма Христа. Мир нарочитости, выдуманности, призрачности и сухого рационализма прикрывался себялюбивым мистицизмом и чувством власти, достигаемым в магии».