Хартмут Бокман - Немецкий Орден

После этого в течение двух столетий никакие миссионеры не, беспокоили пруссов. Впрочем, христианское учение упрочилось в непосредственной близости от них, в Польше, уже с конца X века находившейся под властью христианских правителей, а также в Западном и Восточном Поморье. Были христианизированы и другие прибалтийские земли: Дания и Швеция; в Ливонии, Эстляндии и Курляндии христианство было насаждено уже в XIII веке. Язычниками в этом регионе оставались только литвины и пруссы.

Область их заселения была не так мала, чтобы назвать ее языческим островом в христианском море, но тем не менее христианские соседи оказывали определенное влияние на эти языческие народы, которые неминуемо ожидала христианизация.

Причиной тому была прежде всего неразрывно связанная с христианским вероучением тенденция миссии, объяснить которую совсем не просто. Большинству религий эта тенденция чужда; таковы языческие культы, когда члены племени идентичны поклонникам культа. Культ объединяет членов политической общности, и потому его изменение, переход к иному культу возможны лишь в случае изменения политического порядка. Христианская же религия — религия универсальная. Тому, кто ее исповедует, совсем не обязательно порывать с политическим порядком, представителем которого он являлся, не будучи христианином, и подчиняться власти христианского правителя.

Впрочем, приверженцам языческого культа в средние века, а стало быть, и пруссам, такой взгляд был чужд. Признавая религией только племенной культ, они в любом миссионере видели, думается, врага их общественно-политического устройства. Следовательно, миссионеры встречали такой отпор не только по религиозной причине. Впрочем, оказываемое им сопротивление они не воспринимали в религиозно-феноменологическом духе, а скорее видели в нем выражение свойственной язычеству косности. Тот, кто считает себя носителем абсолютной истины, редко проявляет терпимость к сторонникам иной точки зрения, полагая, что выступает не против иного мнения, а против заслуживающей искоренения лжи. Средневековые миссионеры ставили целью искоренение чуждых культов, что почти означало обретение новообращенных, ибо чуждые культы оскорбляли Христа.

Невозможно во всех деталях представить себе столкновение двух религиозных, общественных и культурных систем, и не будет преувеличением сказать, что порождаемые им конфликты были неизбежны.

Язычники, принявшие христианство, должно быть, понимали, что поклонение новому Богу не только не украсит жизнь, но, напротив, приведет к изменению общественного уклада. Так, пруссам были свойственны иные формы брака, чем те, которые im навязывали. Многоженство, купля жен и умыкание невест не отвечали церковному вероучению. Возможно, и в этом таилась причина вероотступничества. Совершивший его оказывался, по христианским нормам, в плачевном состоянии: вероотступник был хуже язычника и даже хуже еретика, его можно было сравнить разве что с собакой (вспомним библейский образ), ибо он так же возвращался к своему неверию, как и пес «на блевотину свою» [33] Притч. 26:11; 2 Петр. 2:22. . С такими людьми следовало вести войну.

Но в таком случае неизбежно требовалась военная сила, и не только здесь. Христианские миссионеры были готовы прибегать к помощи мирян, правда, обычно не для того, чтобы насаждать христианство с оружием в руках, а чтобы пресечь противление слову Божьему.

Впрочем, мирская помощь заключалась не только в этом. Светлая длань, то есть призванные на помощь знать и рыцари, старались выполнить обязанности защитников, а значит, — получить право собственности и на власть в подвергавшихся опасности регионах, — так поступал и Немецкий орден. Миссия и владычество тесно связаны между собой — это не новость. Классический пример — покорение саксов Карлом Великим. Но имелись и вполне реальные причины конфликтов на христианско-языческом пограничье. Их невозможно отмежевать от внутреннего расслоения языческих народов. Вождь языческого племени, которому угрожал языческий противник, питал надежду упрочить свое положение в политической сфере, приняв христианство. Так поступали впоследствии литовские князья (см. с. 126–127). Тогда традиционный внутренний конфликт приобретал иное измерение — по крайней мере, с точки зрения христианина. Он превращался в конфликт между христианством и язычеством. Тем самым существование более сильного христианского соседа почти всегда вело к внутренним конфликтам между языческими вождями, способствуя изменению их политического уклада.

По этим причинам в период Высокого Средневековья на христианско-языческом пограничье редко царил мир, а монахи-хронисты усердно подчеркивали эту враждебность. То, что на расстоянии представляется нормальным для этого времени, то есть возможность пограничной войны, набеги с целью грабежа и разорения в духе викингов, для монахов и миссионеров вырастало в яростное противоборство христианства и язычества, что оправдывало призыв к воинам-христианам одолеть язычников, не останавливаясь и перед физическим уничтожением.

С другой стороны, несовместимость миссии и владычества видится не только в ретроспективе. Имеются и современные свидетельства того, что эти феномены уживались с трудом. То язычники ополчались против миссии, боясь попасть под власть христианских вождей, то светская длань не столько помогала, сколько мешала миссии (в чем нередко обвиняли Немецкий орден в Пруссии), то рвавшиеся поработить язычников знать и князья не воевали с ними, а завязывали мирные контакты, взимая с них подати. На это сетовал гольштейнский священник Гельмольд из Босау в замечательной «Славянской хронике» (кон. XII в.).

Итак, христианизация Пруссии в XIII веке была неизбежна. Почти так же неизбежно за миссией должно было последовать порабощение. Неясно было только, кому это удастся.

Ведь рядом с пруссами жило немало христиан: на юге — поляки, на севере — датчане, на западе — немцы. В то время все они, можно сказать, вели наступление на Северо-Восточную Европу: на Ливонию, Эстляндию, Курляндию, Литву и землю пруссов — среди них были миссионеры, правители и, наконец, купцы. Это период торговой экспансии, начало истории Ганзы, продвижения немецкого купечества в Восточную Прибалтику.

Тогда же из Палестины в Северо-Восточную Европу перекочевала идея крестового похода, идея оборонительной, служащей религии войны с язычниками. Впервые это случилось в 1147 году, когда в процессе вербовки участников 2-го крестового похода возникла мысль, что знать с севера Германии может вместо Палестины сражаться с язычниками на своей границе. Впоследствии то же самое произошло в Бранденбургской Марке, в Мекленбурге и на Поморье.