Лиутпранд Кремонский - АНТАПОДОСИС; КНИГА ОБ ОТТОНЕ; ОТЧЕТ О ПОСОЛЬСТВЕ В КОНСТАНТИНОПОЛЬ

XXVI. Я сказал ему: «Недавно мой святейший государь, мудрейший и преисполненный Святым Духом, предвидя то, о чем ты говоришь, предписал мне в έντόλινα, то есть инструкции, заверенной его печатью, не преступать тех границ, которые он установил, и вести себя только в соответствии с ней». Ты знаешь, мой августейший государь, на что я полагался, сказав: «Пусть будет оглашена έντόλινα, и все, что она велит, то я клятвенно подтвержу перед тобой. Но то, что обещали предыдущие послы без повеления моего господина, под присягой или на бумаге, то это, говоря словами Платона: «вина избирающего, а Бог - невиновен» 75 .

XXVII. После этого речь зашла о знатнейших князьях Капуи и Беневента 76 , которых он именует своими рабами 77 и из-за которых его терзает душевная боль. «Твой господин, - сказал он, - принял под свою защиту моих рабов; если он не отпустит их и не вернет в их прежнее рабство, то лишится нашей дружбы. Ведь они сами просят, чтобы их вернули под нашу власть; но наше императорское величество отвергает их, чтобы они знали и испытали [на себе], сколь опасно рабам отпадать от своих господ и бежать от рабства. Твоему господину более подобает передать их мне, как другу, чем потом отпускать вопреки своей воле. Воистину узнают они, если я буду жив, что значит обманывать своего повелителя и оставлять свою службу. Да и сейчас, я думаю, они чувствуют то, что я говорю, ибо наши воины за морем не дают им покоя!».

XXVIII. Он не позволил мне на это ответить, но приказал вернуться к своему столу, хоть я и желал уйти. Рядом с ним сидел его отец 78 , человек, как мне показалось, 150 лет. В своих хвалебных, вернее продажных, гимнах греки желали, чтобы Бог продлил лета ему и его сыну. Из этого мы можем сделать вывод, насколько греки глупы, сколь сильно они любят подобную славу, сколь угодливы 79 они и сколь жадны: ведь они желают не только старику, но ветхому старцу того, чего природа ему не в состоянии дать, о чем и сами знают. И ветхий старец радуется тому, что ему желают, причем знает, что Бог этого не сотворит, а если и сотворит, то не к пользе его, но во вред. А Никифор, пожалуйте, радуется, что они называют его .. .*° мира и утренней звездой! Называть бессильного мужественным, глупого мудрым, низкого высоким, черного белым, грешника святым - это, поверьте мне, не хвала, но оскорбление. И он, который более радуется, что его называют чужими, а не собственными эпитетами, похож на тех птиц, чьи глаза видят ночью, а днем слепнут.

XXIX. Но вернемся к теме. Во время этого обеда он велел то, чего прежде не делал, а именно: громким голосом прочитать гомилию 81 блаженного Иоанна Златоуста на Деяния апостолов. После окончания чтения, когда я просил о разрешении вернуться к вам, он, кивнув головой в знак того, что так и сделает, приказал моему гонителю 82 отвести меня назад - к моим землякам и сожителям, «львам». Когда это было сделано, меня не принимали вплоть до 20 июля, но тщательно сторожили, дабы не мог я насладиться беседой с кем-нибудь, кто пришел бы ко мне. Между тем [император] велел Гримицо, послу Адальберта, прийти к нему и вернуться домой вместе со своим флотом. Последний состоял из 24-х хеландий, 2-х русских и 2-х галльских кораблей 83 ; не знаю, отправлял ли он еще суда, но других я не видел. Храбрость ваших солдат, мои государи, августейшие императоры, не нуждается в воодушевлении [описанием] слабости их врагов, как то часто имело место с другими народами, из которых наиболее отдаленные и наиболее слабые по сравнению с прочими сокрушили отвагу греков и сделали их данниками. Ибо как не устрашил бы я вас, если бы сказал, что они самые храбрые и подобны Александру Македонскому, так и не вселю в вас храбрость, рассказывая про их слабость, как то и есть на самом деле. Хотелось бы, чтобы вы мне поверили, и я знаю, вы мне поверите, что 400 ваших воинов смогут разбить всю эту армию, если только рвы или стены им не помешают. А во главе этой армией, - полагаю, в поношение вам, - он поставил как бы человека, - «как бы», говорю я, ибо он перестал быть мужчиной, но не смог стать женщиной. Адальберт передал Никифору, что у него есть 8 тысяч рыцарей в доспехах и сказал, что с помощью аргосского 84 войска или обратит вас в бегство, или уничтожит; и просил вашего соперника 85 прислать ему денег, чтобы он мог убедить своих людей сражаться лучше.

XXX. А ныне, мои государи, познайте коварство данайцев по проступку одного и судите обо всех 86 . Никифор дал тому рабу, которому поручил набор и наем войска, довольно крупную сумму денег с условием, чтобы он распорядился ею следующим образом: если Адальберт, как и обещал, придет к нему с 7 и более тысячами закованных в броню [рыцарей], то он должен разделить эту сумму среди них; Кона, брат [Адальберта], с его и аргосцев войском должен на вас напасть, а Адальберта следовало держать под надежной охраной в Бари, пока его брат не вернется с победой. Если же Адальберт, придя, не приведет столько тысяч человек, сколько обещал, он велел его схватить, связать и передать вам, когда вы придете; более того, деньги, которые были ему предназначены, также следовало передать в ваши руки 87 . Ну и воин! Ну и верность! Он хочет предать того 88 , кого намерен защищать; он собирается защищать того 89 , кого хочет погубить; ни тому, ни другому он не был верен, но в обоих случаях был лжив: он сделал то, чего не хотел, и хотел то, чего не сделал. Но, да будет так; он поступил так, как и подобало поступать грекам! Мы же вернемся к теме.

XXXI. 19 июля я наблюдал из ненавистного дома, как он отправлял этот собранный флот 90 . 20 июля, в день Вознесения пророка Илии на небо, который легкомысленные греки празднуют сценическими играми, он велел мне прийти к нему и сказал: «Наше императорское величество намерено вести армию против ассирийцев, а не против христиан, как твой господин. Еще в прошлом году я хотел это сделать, но услышав, что твой господин желает вторгнуться в земли нашей империи, мы, оставив ассирийцев, обратили наши поводья против него; навстречу нам в Македонии вышел его посол, венецианец Доминик 91 , который с большим трудом и терпением убедил нас вернуться, клятвенно уверив нас, что твой господин никогда не будет думать об этом и никогда этого не сделает. Возвращайся домой», - когда я услышал это, то сказал про себя: «Слава Богу!», - «и объяви своему господину то-то и то-то 92 ; если он даст мне желанное удовлетворение, возвращайся назад».

XXXII. Я ответил: «Пусть твое святейшее величество велит мне тут же помчаться в Италию; как только мой господин выполнит то, что желает твое величество, я с радостью вернусь к тебе». Впрочем, ирония, с которой я это сказал, - увы! - не укрылась от него. Ибо, улыбаясь, он кивнул головой и приказал мне, склонившемуся до земли и собиравшемуся уходить, оставаться снаружи и прийти к нему на обед, сильно пахнувший чесноком и луком и обильно приправленный маслом и рыбным соусом; в тот день я вознес множество молитв о том, чтобы он соизволил принять мой дар, которым часто пренебрегал.