Александр Багаев - Презумпция лжи

Из-за правильного или неправильного прославления Троицы, или всё-таки из-за видов на эти самые деньги вдрызг разругались и в 1052 г. предали друг друга анафеме римская и византийская церкви — судить, как и в случае с нравственным обликом крестоносцев, не берусь. Но понимаю, что и в Риме, и в Константинополе все политики-современники, достойные называться политиками, наверняка не споры спорили на отвлечённые политические темы, а без всяких сомнений брали во всех своих замыслах за отправную точку какое-то вот такое соображение: если Палестину освободят присягнувшие папе и сохраняющие ему верность рыцари — все палестинские преимущества достанутся папскому престолу; если Византия этому не помешает, то колоссальные новые доходы в течение очень немногих лет обеспечат папе такой же колоссальный взлёт его власти и мощи, включая военную; ничего хорошего Византии и православной Церкви это не сулит. (Баснословные богатства, действительно накопленные в кратчайшие сроки в Палестине панскими орденами — тамплиерами, иоаннитами — а также падение Константинополя в 1204 г. — вполне наглядные и неоспоримые подтверждения того, что подобный ход мысли был не лишён основания.) Разница могла при этом быть только в том, что в процессе таких размышлений в Риме должны были нервно потирать руки, а в Константинополе — столь же нервно почёсывать затылок.

И ВОТ в такой ситуации в 1096 г. выступили в первый крестовый поход — то есть в кампанию, организованную с благословения католического папы римского — славные рыцари Готфрид, герцог Лотарингский, с братьями Балдуином и Евстафием; Роберт Нормандский и Роберт Фландрский; Стефан Блоа и Раймувд Тулузский; Боэмуцц Тарентский, Танкред и другие. И прибывали они понемногу со своими отрядами к Константинополю.

И вот тут заклятый конкурент папы римского византийский император Алексей всех их по очереди встречал, так или иначе уговаривал, склонял или даже заставлял присягнуть ему на верность (что означало для них клятвопреступление в глазах папы). Взамен император даровал им всем — уже в их новом качестве его свежеиспечённых вассалов — земли из тех, что, вообще-то, им ещё предстояло отвоевать у неверных.

Получив очередную присягу, император немедленно отправлял своего только что обретённого подручного со всеми его людьми на противоположный, азиатский берег Босфора, от греха подальше. Сопровождалось это всё и достаточно серьёзными вооружёнными стычками между греками и латинами, и императорскими щедрыми посулами, и грубой лестью, и откровенным подкупом. Могущественный у себя на родине граф Тулузский, например, долго упорствовал и никак не хотел присягать византийскому императору, церковь которого папа римский уже, почитай, полвека как предал анафеме. Так пока граф пребывал на переговорах в императорском дворце, его отряд, стоявший лагерем в предместье, оцепили посланные императором войска ( печенежская конница, прямые потомки тех, кто незадолго до того подкараулил и уничтожил великого князя Святослава на днепровских порогах), и графскому отряду только чудом удалось отбиться и избежать полного истребления. В конце концов графа уговорили его же соратники, которые все уже присягу приняли.

Так что граф тоже присягнул. Как конкрентно происходили эти присяги — в приведённом ниже описании (курсив мой):

Распорядившись относительно того, кто должен был следовать за ним и кто остаться, Боэмунд (Тарентский. — Л.Б.) отправился из замка, называемого Кимпсалой…они в несколько дней прибыли в Константинополь. Там Боэмунд, представившись (императору) Алексею, подчинил себя игу, называемому обыкновенно homagium (вассальная подчинённость. — А.Б.). Без сомнения, это было ему неприятно, но он в то же время получил в дар обширную землю в Романии, в длину — насколько может лошадь пробежать в 15 дней и 8 дней — в ширину (это по минимуму примерно 450 км на 240 км; больше, чем тогдашнее Тверское княжество, или чем Владимирское и Суздальское вместе взятые. —А.Б.). Вслед за тем крылатая молва принесла известие о том Танкреду (был кем-то вроде заместителя Боэмунда и оставался в походном лагере при основном отряде. —А.Б.) и шепнула ему: «Тебе, как идущему сзади, предстоит такая же сделка, но она будет ещё унизительнее, как уже менее выгодная.»

XI. Танкред, получив это известие, опечалился за Боэмунда и испугался за себя, ибо, видя дом соседа объятым пламенем, он был уверен, что и ему угрожает пожар. Тогда он начал ломать себе голову, искать и рассуждать с собой, какой дорогой можно было бы выйти из такого положения… и как наказать императора. При этом он взвешивает, с одной стороны, свои силы, с другой — его хитрость; свою отвагу — и мощь противника; сравнивает своих рыцарей с богатствами императора, и видит в первом случае малочисленность, во втором — безмерность. Что делать? Сражаться? Но неприятель могуч. Явиться с мольбой? Но неприятель неумолим… Видя, как предводители франков пойманы подарками, Боэмунд обойдён хитростью, а он сам мучим собственным недоумением, Танкред углубился в себя и говорил в своём сердце:

«О, преступление! Где теперь найти верность? Куда девалась мудрость? О человеческое сердце! У одного оно вероломно, у другого безумно; один не имеет стыда, чтобы не делать зла, другой — предусмотрительности, чтобы познать это зло. Боэмунд отправился за богатствами… Он шёл царствовать, а нашёл иго; он шёл возвысить себя, а послужил к возвышению другого и унизился сам… Что сказать о предводителях Галлии (франков. —А.Б.), которые при всей своей многочисленности могли бы не только избавить себя от вассальной присяги, но даже сделаться властелинами всякого, кто обнаружил бы неповиновение? Я сострадаю и вместе стыжусь за людей, которые, однако, сами не имели ни стыда, ни сострадания к себе. Я уже теперь вижу, чем это кончится, когда они, истратив свои богатства, останутся при одном наказании, лишениях и раскаянии. Действительно, им придётся раскаяться, когда они увидят себя вынужденными к неправде , подавленными необходимостью и без всякого утешения. Тогда, говорю я, они раскаются; но… Разве можно не исполнить того, в чём раз клялся? Могут ли они опираться на право (латинское — А.Б.), когда добровольно отдали себя в руки другого? Продав себя, будут ли они оставаться свободными? Кто более раб: тот ли, кто сам себя продал, или тот, кого продали вследствие насилия разбойников? Справедливо будут наказаны те, которые, с беспечностью смотря на будущее, ограничиваются мыслью о настоящем».

Кстати, этот Танкред, прибывший в Палестину из Сицилии — полукровка-викинг. Норманн. Варяг. Потомок готов. Хороший, видимо, был мужик, коли придумал переодеться в одежду простого бойца и таким образом, оставшись незамеченным и неопознанным императорскими шпиками, вместе с отрядом погрузился на корабли, пересёк Босфор и добрался в лагерь основных сил крестоносцев. И избежал ига!