Николай Платошкин - Весна и осень чехословацкого социализма. Чехословакия в 1938–1968 гг. Часть 2. Осень чехословацкого социализма. 1948–1968 гг.

Тогда, к удивлению советской стороны, Дубчек и Черник попросили срочно предоставить Чехословакии заем в свободно конвертируемой валюте на огромную сумму 550 миллионов долларов. На логичный вопрос Косыгина, зачем так срочно понадобилась такая большая сумма и именно в валюте, Дубчек и Черник ответили было, что надо купить зерно. Но СССР был готов и так поставить это зерно. Тогда Дубчек сказал, что деньги нужны на закупку мяса. Но и мясо советская сторона была готова поставить без всякой валюты. Тогда у чехословацкой делегации появилась новая версия: на Западе надо срочно купить оборудование для легкой и пищевой промышленности. Но Косыгин все же был профессионалом высокой пробы и сказал, что в таком случае обычно кредит нужен не срочно. Такие кредиты, как правило, предоставляют на восемь-десять лет.

Советский премьер прекрасно понял то, чего не могли сказать ни Черник, ни Дубчек. Они хотели добиться в Москве отказа от предоставления кредита ЧССР, чтобы выдать это за недружественный акт и «саботирование» чехословацких реформ. А 550 миллионов долларов после этого с помпой предполагали занять на Западе, который в глазах населения стал бы настоящим союзником «демократической» Чехословакии.

Причем Дубчек явно хотел всей этой кредитной историей спровоцировать советское руководство на какие-нибудь жесткие действии в отношении Чехословакии. Он, по своим собственным словам, сказал в Москве, что Чехословакия получила от Запада предложение предоставить кредит на 400-500 миллионов долларов: «Я уже читал в вашей печати, что принять западную ссуду означает продаться капиталистическим державам, но кредит в 400 или 500 миллионов долларов означает малую сумму для нашей экономики. Нам этот кредит нужен и, в отличие от вас, у нас нет золотых резервов, из которых мы бы могли черпать (Здесь Дубчек был прав – их разбазарили за время экономической реформы. – Прим. автора .). Если вы дадите нам кредит в твердой валюте, то мы с радостью его примем, и в этом случае от Запада нам ничего не понадобится» [571].

Во-первых, сомнительно, что все это Дубчек именно так сказал на переговорах в Москве. Советская версия переговоров этого никак не подтверждает – в Москве еще долго гадали, зачем чехословакам понадобился кредит. Во-вторых, сумма была отнюдь не маленькой даже для СССР, а не то что для Чехословакии. Напомним, что тогда еще у доллара было фиксированное правительством США золотое содержание (тройская унция золота стоила 35 долларов), и в пересчете на доллары, например, 2012 года этот кредит равнялся бы примерно 10-15 миллиардам. Тем не менее Косыгин сказал, что СССР готов немедленно предоставить ЧССР аванс в счет этого кредита.

Участник московских переговоров Биляк вспоминал: «…товарищ Брежнев сказал, что советские люди готовы поделиться с нами и последним куском хлеба… Что касается займа в золоте, то советские товарищи просили нас конкретизировать цели его использования. Мы не смогли дать ответ» [572].

Брежнев говорил с чехословацкой делегацией очень уважительно, что вынужден был признать в своих мемуарах и Дубчек. Советский лидер лишь боялся, что сам Дубчек и все руководство КПЧ в погоне за безбрежной демократизацией потеряют власть. Никаких угроз в адрес Чехословакии в Москве никто не высказывал [573].

Советское руководство после бесед с Дубчеком задалось вопросом, который оно так и не могло окончательно разрешить на протяжении всего 1968 года: то ли он был наивным человеком, не понимавшим, к чему ведет его деятельность, то ли знал, что делал, и просто водил за нос Москву, обещая, что никакого подрыва социализма в Чехословакии он не допустит. Мемуары Дубчека ясно свидетельствуют в пользу второй версии, но в ложь «Саши» Брежнев не верил до начала августа 1968-го.

Позднее Брежнев рассказывал лидерам стран Варшавского договора: «…что-либо конструктивного он (Дубчек) не сообщил, ограничился общими заверениями насчет того, что они справятся с событиями. Характерно, что он ничего не сказал о том, как прошла в Праге первомайская демонстрация. Он признал, что контроля над печатью, радио и телевидением у них пока нет, но заверил, что и с этим они справятся. Словом, его выступление носило, так сказать, успокаивающий характер».

Смрковский говорил более обтекаемо и напирал на необходимость скорейшего завершения реабилитации, против чего никто в Москве и не возражал.

Как и предполагали в Москве, отнюдь не все члены Президиума ЦК КПЧ поддерживали политику Дубчека. Это в полной мере проявилось в выступлении лидера словацких коммунистов Биляка, который фактически во всем поддержал советскую сторону на московских переговорах (и лишний раз убедил Дубчека в необходимости скорейшего съезда партии, чтобы избавиться от него). Биляк сказал, что, по его мнению, все нападки на КПЧ идут из одного центра, и они скоординированы с заграницей. Брежнев передавал слова Биляка так: «Одной из форм наступления на КПЧ в настоящее время… стало требование созвать чрезвычайный съезд партии. Он заверил, что коммунистическая партия Словакии держится крепко. Там тоже есть демагоги, но руководство партии крепко держит положение в руках. Словацкая коммунистическая партия не поддерживает предложения о чрезвычайном съезде КПЧ. Если будет принято решение созвать такой съезд, то коммунисты словаки не пойдут на него».

Это выступление Биляка в Москве в присутствии сидящего рядом Дубчека очень показательно. Из него ясно видно, что член Президиума ЦК КПЧ и лидер компартии Словакии не знал, что чрезвычайный съезд хочет созвать сам же Дубчек. То есть к тому времени Дубчек уже предпочитал действовать за спинами своих коллег по высшему партийному органу.

Брежнев сказал своим чехословацким гостям, что по сравнению с моментом встречи в Дрездене положение в Чехословакии ухудшилось и что контрреволюционные силы форсировали наступление. Брежнев говорил, в частности, о первомайской демонстрации в Праге, на которой появились многочисленные колонны оппозиции – КАН, К-231, а члены формально распущенного в стране «Сокола» вдруг прошли в новой, «с иголочки» форме. Откуда она у них появилась? Оппозиция на демонстрации критиковала компартию, а первый секретарь ЦК КПЧ Дубчек приветственно махал им рукой. Дубчек в своей манере изворачивался, пытался все отрицать и говорил, что «просто сделал какой-то жест рукой, неправильно истолкованный комментатором» телевидения. На это Брежнев логично возразил: если жест Дубчека истолковали неправильно, то комментатора надо снять с работы.

Далее Брежнев попросил Дубчека объяснить, почему правительство ЧССР фактически открыло границы с ФРГ и Австрией. Ведь речь идет о деле, которое касается всех стран Варшавского договора. «Кто может дать гарантию, что с этим многотысячным потоком „туристов“ с Запада в страну не привозят оружие, контрреволюционную литературу, какое-либо снаряжение, что среди этих приезжающих нет тайных агентов империалистических разведок. Никто такой гарантии дать не может. Как же мы можем быть спокойными в отношении этих явлений. Разве вы не знаете… что по ту сторону чехословацкой границы в ФРГ стоит 21 дивизия НАТО, в том числе два полных американских корпуса, а перед ними с чехословацкой стороны – открытый путь. Ведь это же тыл ГДР, тыл Польши. Угроза безопасности Советского Союза. Мы не можем мириться с таким положением» [574].