Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

Дьердь Ацел, в 1960-е годы постепенно выдвигавшийся на роль главного идеолога ВСРП, в своих публичных заявлениях неоднократно подчеркивал нежелание венгерского правительства ограничивать свободу въезда в страну тех, кто бежал за границу в 1956–1957 годах. Среди прочего он заявил об этом в 1964 года на состоявшейся в Будапеште конференции международного Пен-центра [488].

Однако далеко не все вернувшиеся в Венгрию были приняты с обещанным радушием. Не так уж мало людей подверглось репрессиям за причастность к событиям осени 1956 года, имели место даже случаи смертных приговоров [489]. Недоверие к репатриантам (особенно представителям интеллигенции) проявлялось и при приеме на работу. Некоторые из вернувшихся, разочаровавшись в сделанном выборе, пытались вновь покинуть страну.

Кадаровский режим, призывая беженцев к возвращению, пытался компенсировать потери рабочей силы, утрату части интеллектуального потенциала общества [490], серьезный демографический ущерб, вызванный массовым исходом населения. Венгрия в любом случае осталась в проигрыше, выиграла же соседняя Австрия, хорошо наладившая прием и обеспечение десятков тысяч мигрантов. Предпринятые австрийским правительством и обществом в конце 1956–1957 годов усилия снискали международное признание. Это способствовало повышению политического и морального авторитета нейтрального среднеевропейского государства, только в 1955 году восстановившего свой полный суверенитет. Правительство Ю. Рааба сумело заставить работать в свою пользу последствия серьезного международного кризиса, придать своим действиям демонстративно-пропагандистский эффект, показать способность нейтральной Австрии в сотрудничестве с международными организациями решить сложнейшую, общеевропейского значения гуманитарную проблему. Вместе с тем была продемонстрирована роль международных механизмов и многосторонней дипломатии в разрешении подобного рода гуманитарных проблем. Массовый наплыв венгерских беженцев в Австрию и Югославию (а оттуда во многие страны мира) лишний раз показал, что отдельным государствам не под силу справиться с решением всего комплекса возникающих в таких случаях задач в одиночку, без помощи всего мирового сообщества. Интересы вовлеченных сторон не всегда совпадали, что вело к затягиванию в решении проблемы. Тем не менее генеральный секретарь ООН Д. Я. Хаммаршельд и многие наблюдатели в мире высоко оценили акцию помощи венгерским беженцам, которую удалось осуществить на должном уровне без лишних бюрократических проволочек (особенно в сложнейших условиях конца ноября – декабря 1956 года, когда с неожиданным наплывом в течение считанных недель более 100 тыс. мигрантов Австрия оказалась перед лицом серьезнейшего вызова, способного повлечь за собой социально-гуманитарную катастрофу). Проблема беженцев из стран Восточной Европы неоднократно приобретала остроту и в последующем, и при попытках ее решения был так или иначе востребован сохранявший свою актуальность опыт 1956–1957 годов [491].

С решением проблемы беженцев волны 1956 года снижается напряженность в венгерско-австрийских отношениях [492]. В октябре 1958 года Австрия признала кадаровское правительство, министр иностранных дел Венгрии Э. Шик побывал в Вене, был хорошо принят, в двусторонних отношениях обозначился перелом. По мере дальнейшего их развития коренным образом трансформировался образ австро-венгерской границы в официальной пропаганде кадаровского режима. В конце 1950-х годов, когда венгерский вопрос муссировался в ООН, коммунистическая пресса Венгрии охотно обращалась к событиям осени 1956 года, чтобы напомнить обывателю о существовании империалистической угрозы. Граница «двух миров» ассоциировалась с провокациями мирового империализма, засылкой шпионов и диверсантов. Однако в 1960-е годы выход Венгрии из внешнеполитической изоляции, улучшение ее отношений с западными странами (и прежде всего активизация экономических контактов с Западом) сделали излишним и даже абсурдным слишком частое обращение к теме вмешательства империалистов во внутренние венгерские дела. В свою очередь и венгерско-австрийские отношения в 1960-1970-е годы не просто нормализуются, а становятся довольно тесными, вплоть до разрешения безвизовых поездок [493]. Коммунист-прагматик Я. Кадар, приступивший к либерализации своего режима и предпринявший ряд экономических реформ, если верить некоторым свидетельствам, довольно легко нашел общий язык с другим прагматическим политиком, заботившимся прежде всего о материальном благосостоянии своих подданных – австрийским социал-демократом Б. Крайским. С канцлером капиталистического государства его связывали даже несколько более доверительные и неформальные отношения, нежели с первыми секретарями компартий социалистических государств (кроме Н. С. Хрущева, а также А. Дубчека) [494]. Соответственно и венгерско-австрийская граница превращается со временем в своего рода символ мирного сосуществования двух систем [495]. Уже в 1965 году венгерские власти принимают решение о сносе технических заграждений на границе, восстановленных в начале 1957 года Драматические события «будапештской осени», включая массовый исход венгров в Австрию становятся не более чем эпизодом в богатой, многогранной истории взаимоотношений двух соседних народов, оставившим след в исторической памяти каждого из них, но не сильно отягощающим процесс взаимопонимания.

Постановка вопроса о непосредственном отклике в Советском Союзе на венгерскую революцию 1956 года заставляет учитывать мощнейший диктат пропагандистской машины и тот дефицит информации о происходившем в Венгрии, который существовал в советском обществе. Достаточно сказать, что о таком значительном событии кануна венгерской революции, как перезахоронение останков Ласло Райка 6 октября, в советских газетах не было никакого упоминания. Утром 24 октября советские газеты также вышли без какой-либо информации о происходившем в Венгрии накануне, в первый день революции [496]. Очевидно, органы КПСС, ведавшие партийной пропагандой, исходили из ложных предположений о том, что восстание в Будапеште удастся подавить в течение одного дня и только после этого можно будет сообщить советской публике о неудачной попытке «контрреволюционного путча, поддержанного империалистами». 25 октября в «Правде» действительно выходит сообщение ТАСС под характерным заголовком «Провал антинародной авантюры в Венгрии». В последующие дни в ожидании окончательного краха крупномасштабного массового движения в центральных советских газетах публиковались материалы под аналогичными заголовками (как правило, варьировались слова «крушение», «крах» или «провал» антинародной авантюры), что не только свидетельствовало о недостатке журналистского мастерства, но явно неадекватно отражало динамику событий в Венгрии. На это обратили внимание и в редакции главной венгерской партийной газеты «Szabad Nép», вступившей в дискуссию с «Правдой» [497]. Положение в Венгрии в конце октября (не только продолжение повстанческой борьбы, но и повсеместный распад старых партийно-государственных структур, на смену которым приходили стихийно возникавшие национальные комитеты и рабочие советы) заставило «Правду» отказаться, конечно, не от оценки событий как контрреволюционной авантюры, но от прежних чересчур оптимистических заявлений о ее якобы уже произошедшем крушении. На протяжении нескольких последующих дней главная газета КПСС предельно скупо освещала венгерские события и только 3 ноября провела массированную пропагандистскую подготовку запланированной на следующий день решающей военной акции по свержению не оправдавшего доверия Москвы правительства Имре Надя, опубликовав большую подборку тенденциозно подобранных материалов о зверствах «контрреволюционных банд» [498]. Таков был агрессивный пропагандистский фон, на котором формировалось мнение рядовых советских граждан о венгерских событиях.