Александр Стыкалин - Венгерский кризис 1956 года в исторической ретроспективе

В Югославии на 5 июня было зарегистрировано более 19 тыс. венгерских иммигрантов, однако реально в это время в стране находилось около 14 тыс. (остальные успели выехать на Запад либо вернуться в Венгрию). В августе в ФНРЮ оставалось около 8 тыс. беженцев. В это время возобновила работу смешанная венгероюгославская комиссия по репатриации, но она не добилась серьезных результатов – в Югославии активизировали свою деятельность западные эмиссары, оформлявшие венгерским беженцам право на выезд в страны Запада. Тогда же, в августе, в соответствии с заключенным двусторонним соглашением новых беженцев перестали принимать, отдавая их в руки венгерских пограничников [479]. Насколько можно судить по источникам, несколько активизируется также сотрудничество венгерских и югославских спецслужб в деле депортации беженцев с Запада в Венгрию [480].

К середине октября из Югославии было переселено 12 тыс. мигрантов, а в начале 1958 года в ведомстве Верховного комиссара ООН вопрос признали в основном решенным, белградский офис ведомства был закрыт. По данным, приводимым в литературе [481], из 19 857 зарегистрированных венгерских граждан, с 23 октября 1956 года по 31 декабря 1957 года нашедших временное пристанище на территории ФНРЮ, около 16 370 эмигрировали потом на Запад (больше всего во Францию, Бельгию, США), примерно 2770 были репатриированы в Венгрию. В югославское общество интегрировалось около 650 человек. Власти проявили интерес к оставлению в ФНРЮ лиц, получивших техническое и военное образование (и не в последнюю очередь тех, кто проходил военную подготовку в СССР).

В целом можно констатировать, что реакция ФНРЮ на массовый исход венгров с родины была амбивалентной и менялась с течением времени по мере изменений степени вовлеченности югославского правительства в развитие событий в Венгрии и вокруг нее. На политику ФНРЮ в данном конкретном вопросе оказывали влияние общая позиция Тито и его команды, занятая в дни венгерской революции, состояние отношений ФНРЮ как с СССР и советским блоком, так и со странами Запада, активная внешняя политика Югославии, в том числе в странах «третьего мира» [482]. Власти ФНРЮ стремились сохранить нормальные отношения с СССР и соседней ВНР, не желали давать поводов для углубления кризиса по сценарию 1948 года. В то же время они заботились о репутации Югославии как нейтрального государства с независимой внешней политикой, а потому дистанцировались от любых попыток заставить играть себя по правилам, продиктованным Москвой. Столкнувшись с большим наплывом беженцев, Югославия после определенных колебаний приняла их, поскольку хотела избежать негативного отклика международного общественного мнения на свои действия. Проблемы, связанные с пребыванием 20 тыс. венгерских иммигрантов на территории ФНРЮ, могли быть решены только с международной помощью.

Судьбы венгерских беженцев на Западе после отъезда их из Австрии и Югославии складывались по-разному, процесс адаптации к новой среде, интеграции в общества принимающих стран был зачастую болезненным. Не все могли найти работу по специальности, были случаи, когда врачи становились шоферами, университетские преподаватели гардеробщиками. Но многие люди, напротив, смогли найти себя в «новой жизни» – недавние рабочие преуспевали в бизнесе, становились журналистами эмигрантских СМИ и т. д. Таким образом, изучение судеб тысяч мигрантов дает многочисленные примеры как восходящей, так и нисходящей социальной мобильности [483].

Особую категорию беженцев (точнее, невозвращенцев) составили венгерские спортсмены, не вернувшиеся на родину с мельбурнской летней олимпиады, состоявшейся в ноябре – декабре 1956 года в Австралии. Выступление венгерских олимпийцев, занявших 3-е место в неофициальном командном зачете после СССР и США, стало не просто триумфом, дополнившим некоторыми новыми штрихами сложившийся в западном общественном мнении положительный образ страны, борющейся за суверенитет. Оно стало своего рода компенсацией ущемленного национального достоинства [484].

Венгерские спортсмены, выразившие желание остаться на Западе, не были лишены венгерского гражданства. Лишение беженцев и невозвращенцев гражданства применялось кадаровской властью лишь в редких случаях, что было связано с установкой на проведение объемной пропагандистской работы, призванной убедить эмигрантов в необходимости репатриации (утрата гражданства заведомо отсекала бы для многих возможность возвращения на родину; лишать гражданства активных противников режима также не хотели – как граждане они должны были нести ответственность за любые действия, направленные против власти). Специально для беженцев волны 1956 года начинает издаваться газета «Magyar Szemle» («Венгерское обозрение»). Уже в конце 1950-х годов в политике ВСРП проявилось стремление к восстановлению связей с невраждебной частью эмиграции, организуется ряд туристических поездок в Венгрию делегаций, составленных из эмигрантов (как правило, людей, нашедших себя на Западе, и в силу этого достаточно влиятельных в эмигрантской среде и при этом лояльных кадаровскому коммунистическому режиму; о приглашении активных политических оппонентов речи, разумеется, не шло). Расчет делался на то, что многие из тех, кто не хочет вернуться насовсем, все же надеются поддерживать связи с родиной [485]. Приезды этих делегаций обставлялись показухой, кадаровские власти вкладывали средства в свой пропагандистский проект, полагая, что, вернувшись в страны пребывания, хотя бы некоторые из приглашенных своими рассказами развеят опасения своих менее удачливых соотечественников, опасающихся возвращаться на родину [486]. Работа с представителями венгерских диаспор в ряде случаев использовалась и для установления более тесных связей с теми или иными странами – задача выхода Венгрии из вне неполитической изоляции была для кадаровского режима одной из приоритетных. Согласно сформировавшимся к концу 1950-х годов твердым установкам, вести пропаганду в пользу репатриации надо было так, чтобы не осложнялись отношения с западными странами.

Как бы там ни было, вернулось, по данным И. Мюрбер, не более 7 % мигрантов волны 1956 года (примерно 13 тыс. человек). Если даже считать эту цифру несколько заниженной (не принимающей во внимание всех тех, кто вернулся после 1958–1959 годов), следует заметить, что в выступлениях Кадара число возвращенцев сильно преувеличивалось. Так, в январе 1958 года венгерский лидер говорил о 28 тыс. вернувшихся, а в октябре 1960 года с трибуны Генассамблеи ООН о 40 тыс. репатриантов [487]. Т. е. речь шла уже о каждом пятом беженце (манипуляции с цифрами облегчались тем, что в конце 1950-х годов в Венгрию возвращались и представители других волн эмиграции – в том числе, кстати говоря, и из СССР). Для Кадара возвращение беженцев домой было вопросом престижа, голосом в пользу режима, доказательством его легитимности, как и свидетельством успеха, результативности проводимой политики. А потому режим уделял столь большое внимание программе репатриации, ее пропагандистскому обеспечению.