Ян Мортимер - Елизаветинская Англия. Гид путешественника во времени

Сидя на спектакле по Шекспиру, Джонсону или Марло, вы постепенно перестанете замечать зрителей вокруг. Вас поразит дикция. Некоторые слова или фразы вам покажутся несмешными, но публика от них расхохочется. Вы будете то вспоминать, то забывать значение шекспировских слов, видя и слыша актерскую игру и реакцию аудитории. Это по-своему странно – хорошо знать что-то, что не принадлежит вашему времени. В театре вы услышите настоящий голос, а не его очень отдаленное эхо. Не каждый актер играет идеально – сам Шекспир сказал об этом в «Гамлете», – но вы услышите голоса людей, для которых Шекспир писал свои самые знаменитые монологи. Современные драматические актеры умеют передавать либо ритм, либо смысл шекспировских слов, но даже величайшим из них не всегда удается передавать сразу и то и другое. Если они будут следовать ритму повествования, то могут смутить аудиторию, не очень знакомую со смыслом слов; если же будут делать паузы, чтобы подчеркнуть смысл, то собьются с ритма. Здесь же, на елизаветинской сцене, вы увидите гармонию исполнения и понимания, с которой уже никто и никогда не сравнится.

После долгого развития в елизаветинскую эпоху появилась культура драмы, которая по-прежнему остается актуальной и в современном мире. В отличие от предшественников, драматурги, творившие в поздний период правления Елизаветы, не стесняются рассматривать внутренний мир человека. В то же время они осознают, что мир изменился и стал совсем не таким, как в Средние века. Марло, Шекспир и Джонсон отлично понимали, что их искусство – новаторское. Устаревшая традиция «чудес» и унижение, связанное с сочинением пьес исключительно для богатых заказчиков, – не для них. Здесь, на «побережье» дивного нового мира в Бэнксайде, зарождается великая культурная волна, поднимая пену саркастического атеизма Марло и поэтических и философских размышлений Шекспира среди потока мадригалов и арий, научных и географических открытий, исторического чувства и идей Возрождения. В эпоху великих открытий эти писатели выражают мнение образованных горожан, которые совсем недавно и не подозревали, что это такое – иметь голос. А Шекспиру в наибольшей степени среди всех удалось выдержать испытание временем, поднеся к человечеству зеркало и показав людям, каковы они на самом деле – а не каковы они, по их же собственному мнению, в глазах Бога. Это действительно уникально, и именно поэтому шум в театре стихает, и зрители вникают в каждое слово великих монологов и речей, становясь тем самым чуть больше похожими на нас.

В разговорнике Питера Эронделла «Французский сад» молодая девушка слушает пение птицы, сидящей в клетке. «Я молю Бога, чтобы он подарил мне такую», – восклицает она. Ее учитель отвечает: «Что, мистрис? Неужели вы столь жестоки, что готовы лишить птицу свободы? О, милая свобода! Бог всегда сможет выпустить меня в поля: мне они понравятся больше, чем неволя даже в самой лучшей комнате с панелями или гобеленами». Поразительно симпатичный и современный взгляд – он так сильно отличается от мировоззрения хозяев бойцовых петухов, которые истекают кровью ради ставок, и медведей, облизывающих когти в клетках Саутуорка. Такой резкий контраст говорит о том, что в обществе серьезные разногласия, оно страдает от непоследовательности, полно одновременно жестокости и сочувствия. Но, пытаясь все это осмыслить, вы поймете, что не просто не можете как-то увязать между собой все эти противоречия – вам и не нужно этого делать. Именно приняв все нестыковки и несообразности общества, вы начнете его понимать.

Впрочем, понять общество, существовавшее в прошлом, непросто: многое вам покажется знакомым, а многое – не очень. Вы, возможно, узнаете приветствия, выкрики и оскорбления людей на улице. Наверное, поймете чувства, слезы и улыбки. Насладитесь смехом и музыкой в таверне, увидите смерть при тусклом свете свечей, почувствуете себя частью давно ушедшей страны. Но затем придет весть о католическом священнике, которого поймали и теперь выставят к позорному столбу, после чего повесят, и вы услышите гнев в голосах и увидите ненависть на лицах, освещенных горящими факелами. Или же увидите мальчишку в тряпье, лежащего на обочине, полуслепого и умирающего от голода. Вот сломанная дверь, держащаяся на единственной петле: внутри, в грязной комнате, живет целая дюжина людей, а запахи мгновенно вызовут у вас тошноту. Такая Англия покажется вам совершенно незнакомой. Иногда прошлое будет вдохновлять вас, иногда – доведет до слез.

Поэтому было бы большой глупостью назвать эпоху Елизаветы «золотым веком» и на этом остановиться. Да, во многих отношениях это действительно «золотой век»: например, с точки зрения драматургии, музыки, архитектуры, аристократической моды и мореходства; но в то же время это и «золотой век» (если можно так выразиться) религиозной ненависти, политической паники, суеверий, расизма, сексизма и классовых предрассудков. Вы увидите и темные, и светлые оттенки. Причем негативные черты – это не просто издержки современного восприятия: люди действительно страдают из-за них. Современные читатели, привыкшие ко многим общепринятым формам равенства, разочаруются, столкнувшись с трудностями и неравенством, господствовавшими в XVI веке; но не нужно закрывать на них глаза. Да и наши привилегии тоже не стоит принимать как должное. Те, кто считает, что женщины и мужчины с рождения обладают равными правами, посмотрят на XVI век с ужасом. Все, кому помогло более справедливое распределение благ и возможностей в современном мире, поймут, как сложно выжить и добиться успеха, когда подавляющему большинству людей эти блага и возможности недоступны.

Тем не менее наши предки и жили, и добивались успеха. Мы – потомки тех, кто выжил. Елизаветинские англичане – это не какой-то далекий, чуждый народ, а наши семьи (можно даже сказать «это мы»), и они показали нам, что способен пережить человек. Им пришлось иметь дело с чумой, низкой продолжительностью жизни, детской смертностью, жестокостью общества, суевериями, суровыми зимами и туго натянутой веревкой закона: человечество невероятно стойко. Более того, нашим предкам удалось не просто справиться с проблемами: они строили, собирали и создавали. Они страдают от голода, но тем не менее совершают кругосветное плавание и добираются до Арктики, смеются и поют, сажают фигурные сады и делают фигурки из сахара для банкетов. Они смотрят на звезды и устанавливают Земле новый курс вокруг Солнца. Они боятся, но в то же время возбуждены и влюблены.

Больше всего поражает то, что многих перемен в обществе люди добиваются в одиночку. В современном мире даже политик, избранный подавляющим большинством голосов, чаще всего не может серьезно изменить страну. Да, именно лидер держит руки на руле, но радикально сменить курс почти невозможно. Государственные служащие противятся ему. Демократический процесс ограничивает его возможности, а политическая партия, к которой он принадлежит, контролирует его. В XVI же веке отдельным людям удавалось изменить общество самостоятельно. Прежде всего, конечно, мы говорим о королеве. Переход к протестантству – инициатива Елизаветы, а новая английская религия, по сути, разработана ею лично. Она не только поворачивает руль, но и крепко его держит и отталкивает любую руку, которую пытаются положить ей на плечо. Кроме того, Елизавета достойна похвалы за то, что постоянно была на виду – даже после того, как папа отлучил ее от церкви и ее жизнь оказалась в опасности. Она запросто могла просто спрятаться за дворцовыми стенами, но тогда у нас не было бы Глорианы, царственного символа суверенитета и национальной гордости Англии. Народ – не весь, конечно, но большинство – обожает ее и считает настоящей богоизбранной правительницей. Она решает не выходить замуж, и, хотя с политической точки зрения решение было абсолютно правильным, ей пришлось принести большую личную жертву: в поздние годы она страдала от грусти и одиночества. На ее плечи возложено столько обязанностей, что ее невозможно представить во дворце в одиночестве, примеряющей очередной парик, не вспомнив слова Шекспира из «Генриха V»: «О, скольких благ, доступных каждому, лишен король! А много ль радостей ему доступно – таких, каких бы каждый не имел, коль царственную пышность исключить?»