Евгений Шумигорский - Отечественная война 1812-го года

К сожалению, император Александр, уезжая из армии, не вверил никому, вместо себя, верховного командования войсками, действовавшими против Наполеона. Между тем, командовавший 1-й армией, военный министр Барклай де Толли, по слабому своему характеру и нерусскому происхождению, не пользовался доверием армии, тем более, что он окружил себя немецкими офицерами, на которых войска также смотрели с подозрением. Русские солдаты кипели мужеством, с негодованием смотрели на свое отступление и жаждали сражения. Естественно было многим думать, что иностранцы, подобно Фулю, изобретателю Дрисского лагеря, не сумевшие спасти своей родины от ига Наполеона, и в России будут виновниками его побед; раздавались даже речи об измене. Трудно сказать даже, насколько сам Барклай был виновником отступления в глубь России: оно предписывалось обстоятельствами, необходимостью соединения со 2-й армией. Пользовавшийся полным доверием русских войск, сподвижник Суворова, кн. Багратион, также отступал со 2-й армией для соединения с Барклаем, но не вызывал на себя нареканий. В войне, где шел вопрос о существовании государства, о спасении русского народа и православной веры от иностранцев и иноверцев, конечно, было большой ошибкой во главе русских сил ставить генерала нерусского происхождения и лютеранина, в то самое время, когда обращались к «храброму потомству храбрых славян» и ожидали появления новых Пожарских, Палицыных и Мининых. К счастию, начальником штаба Барклая был любимец войск, генерал Ермолов, а в числе высших командиров представители Екатерининских войск: Тучков, граф Шувалов, Дохтуров, Остерман-Толстой, Коновницын и Уваров.

По отъезде императора Александра русская армия отошла к Витебску, где авангард ее выдержал упорное сражение при Островне, а затем по дороге в Смоленск, куда ожидали прибытия армии князя Багратиона. После жестокого сражения при Салтановке, где корпус генерала Раевского выдержал натиск главных сил маршала Даву, Багратион двинулся к Смоленску чрез Мстиславль. «Единая храбрость и усердие русских войск, — доносил Раевский Багратиону, — могли избавить меня от истребления против превосходного неприятеля и столь выгодной для него позиции. Я сам свидетель, что многие офицеры и нижние чины, получив по две раны и перевязав их, возвращались в сражение, как на пир. Не могу довольно выхвалить храбрость и искусство артиллеристов: все были герои. Этот бой был первым боем моего корпуса в походе. Войска одушевлены были примерным мужеством и ревностью, достойною удивления!» Перейдя Днепр, Багратион послал атамана Платова с донскими казачьими полками для открытия сообщений с Барклаем де Толли. 22 июля произошло, наконец соединение 1-й и 2-й армий у Смоленска. Князь Багратион, старший в чине, добровольно подчинился Барклаю, как военному министру, пользовавшемуся полным доверием Государя. Здесь на границе коренной России, русские войска остановились, чтобы грудью защитить дорогу на Москву.

Между тем император Александр совершил свое путешествие в Москву. Повсюду население встречало его с восторгом и готовностью всем жертвовать на защиту отечества. В Смоленске дворяне вооружались сами и просили дозволения вооружить 20 000 ратников из своих крестьян и снабжать их продовольствием. С не меньшим взрывом патриотического чувства встретили государя и в Москве 12 июля. Когда император Александр вышел из дворца на Красное крыльцо, чтобы шествовать в Успенский собор, он был встречен восторженными кликами многотысячной толпы народа. «Отец наш, — кричали из толпы, — веди нас куда хочешь, умрем или победим!» Окружавшие государя лица, по свидетельству современника, принуждены были составить из себя род оплота, чтобы довести императора от Красного крыльца до Собора. «Всех нас можно было уподобить судну без мачт и кормила, обуреваемому на море волнами. Между тем громогласное «ура» заглушало почти звон колоколов. Это шествие продолжалось очень долго, и мы едва совершенно не выбились из сил. Я никогда не видывал такого энтузиазма в народе, как в это время». 15 июля назначено было для представления государю дворянства и купечества. Здесь император Александр убедился в готовности сословий защищать веру и отечество; по его собственным словам, Москва превзошла его ожидания. В ответ на речь государя дворяне объявили ему, со слезами на глазах, что они назначают по 10 человек со ста душ крестьян. Купечество также доложило государю, что начатая среди него подписка дала уже несколько миллионов рублей. Государь благодарил всех именем отечества. В тот же день он писал князю Салтыкову: «Приезд мой в Москву имел настоящую пользу. В Смоленске дворянство предложило мне на вооружение 20 000 человек, к чему уже тотчас и приступлено. В Москве одна сия губерния дает мне десятого с каждого имения, что составит до 80 000, кроме поступающих охотою мещан и разночинцев. Денег дворяне жертвуют до трех миллионов, купечество же слишком до десяти. Одним словом нельзя не быть тронуту до слез, видя дух, оживляющий всех, и усердие и готовность каждого содействовать общей пользе». Готовность русских людей жертвовать на защиту отечества была так велика, что превышала меру потребности. Император Александр счел поэтому излишним распространять всеобщее вооружение на всю Россию и положил оставить его только в 16 губерниях, ближайших к Москве и Петербургу. Для вооружения ратников приказано было Тульскому оружейному заводу изготовлять ежемесячно до 13 000 ружей.

Уже в это время многие москвичи предвидели возможность занятия Москвы Наполеоном. Ту же мысль выражал граф Толстой в беседе с государем. «Зимовать в ней нельзя, — сказал он, — но если Наполеон решится остаться на зиму в Москве, что тогда ваше величество намерены предпринять?» — «Сделать из России вторую Испанию», — отвечал Александр.

Не одна Москва, но и вся Россия горячо отозвалась на призыв государя к пожертвованиям. Ратников ополчения собрано было более 300 000 человек, а денег пожертвовано до 100 миллионов рублей. Кроме того, на пути неприятельской армии крестьяне, купцы и помещики жгли свое имущество, чтобы оно не доставалось врагу, а многие из них, скрываясь в лесах, вооружались, чем могли, чтобы нападать на мелкие французские отряды. Короче, одно приближение Наполеона к Смоленску вызвало народную войну против него, что дало основание назвать войну 1812 года Отечественной.

По достоверным известиям участников похода 1812 года, Наполеон, заняв 16 июля Витебск по отступлении армии Барклая де Толли, думал приостановить наступательное свое движение. «Здесь, на берегах Двины, конец походу 1812 года; поход 1813 года довершит остальное, — сказал он и, обратясь к главному интенданту своей армии, прибавил; — а вы заготовляйте нам продовольствие, мы не повторим безумия Карла XII». Есть даже свидетельство, что, возражая Мюрату, Наполеон объявил, что война с Россией потребует для своего окончания не менее трех лет. Эти слова Наполеона в значительной степени объясняются убылью его армии, происшедшего от болезней, от недостатка продовольствия. Край, занятый французскими войсками, был совершенно разорен; солдаты часто питались незрелыми растениями, парили их в горшках и ели без всякой приправы. Палящие жары, длинные переходы, голод и лишения разного рода произвели в рядах армии заразительные болезни. Солдаты, в поисках хлеба, удалялись в сторону от дороги, отставали от своих частей и, потеряв надежду догнать их, часто образовывали шайки мародеров (миродеров, как называли их крестьяне), нещадно грабивших беззащитных жителей и производивших всякого рода насилия. Маршал Даву объявил в Могилеве членам новоучрежденного правления: «Господа, император Наполеон требует от вас трех вещей: хлеба, хлеба и хлеба!» От болезней и недостатков всякого рода армия Наполеона уменьшилась на целую треть, еще не давши русским ни одного генерального сражения. Кроме того, действия отдельных корпусов Наполеона на севере и юге были весьма неудачны. Маршал Удино, направленный из Полоцка на Петербургскую дорогу, разбит был 19 июля графом Витгенштейном при Клястицах, где мы потеряли в числе убитых славного кавалерийского генерала Кульнева, а 15-го июля генерал Тормасов нанес страшное поражение саксонскому корпусу Ренье при Кобрине и удержал австрийский корпус Шварценберга от вторжения в Волынскую губернию. В Витебске же Наполеон получил известие о заключении Россией мира с турками и о движении Дунайской армии на помощь Тормасову. Все это, казалось, принуждало Наполеона остановиться в Витебске, привести в порядок огромный край, занятый его войсками, снабдив их продовольствием, обеспечить успех корпусов Удино и Шварценберга и, укрепившись на линиях Двины и Днепра, с началом новой кампании, двинуться на Москву или Петербург.