Коллектив авторов - Западная Белоруссия и Западная Украина в 1939-1941 гг.: люди, события, документы

Слово «kresy» и обозначаемое им понятие живет в польском языковом, культурном и историческом сознании более ста пятидесяти лет. Уже изначально (т. е. с момента введения в общелитературный язык неологизма «kresy» в поэме Винцентия Поля «Мохорт» в 1855 г.) оно обрело два взаимодействующих значения, близкие современному толкованию: пространства и далекого пограничья с особым, только ему присущим ритмом жизни. Оба этих значения — географическое и оценочное — прошли сложную эволюцию [448]. В сегодняшнем понимании «Кресы» (как эквивалент географического названия — с прописной буквы) отождествляются со всеми принадлежавшими довоенной Польше землями, отошедшими в 1939 г. к СССР. До сих пор мысль о «кресах» вызывает у поляков сильный эмоциональный отклик, поскольку она соединяется в их сознании с болью утраты: родных мест и тех знаков польской истории и культуры, которые остались на востоке.

В нашей исследовательской литературе обычно используется полонизм в пространственном значении и в произвольной интерпретации: «земли польско-украинско-белорусско-литовского пограничья (так называемые kresy)» [449], «писатели, уроженцы «кресов» (так по-польски именовались восточные рубежи бывшей Речи Посполитой)» [450]и т. д.

В ПНР действовал цензурный запрет не только на публичные высказывания о «кресах», но даже на само слово [451]. Узнать в подробностях о происходившем на этих землях в 1939–1941 гг. можно было из эмигрантских источников, в том числе письменных свидетельств очевидцев, а также большого корпуса документальных и художественных текстов. Эта литература, изданная в Польше только после 1989 г., дает богатый материал для изучения проблематики «кресов» в самых разных аспектах, в том числе имагологическом. Нас интересует, как складывались (на основании личного опыта) и в чем проявлялись представления поляков о Советском Союзе и его гражданах.

Со вступлением Красной армии в восточные районы Польши начался процесс их присоединения к СССР. Ставились цели изменения национальной структуры аннексированных территорий и их советизации Неотъемлемой частью этих планов была массовая депортация польского населения вглубь СССР.

В состав Белорусской и Украинской республик были включены восемь воеводств, занимавших 51,6 % территории Польши в ее довоенных границах с населением около 13 млн человек Из них 43 % говорило на польском языке, в четырех воеводствах поляки составляли абсолютное большинство [452]. Всем жителям было присвоено советское гражданство и аннулировано польское. Литве был передан город Вильно и прилегающие к Ковно (Каунасу) области В июне 1940 г. Литва была присоединена к СССР

На занятую Красной армией территорию вслед за ее регулярными частями вступали оперативные отряды НКВД. Они составляли списки «социально опасных» и неблагонадежных лиц, куда попадала, в первую очередь, интеллигенция. Начались повальные аресты поляков, отправка в лагеря тысяч интернированных солдат и офицеров — участников сентябрьской кампании (позднее они были расстреляны), затем массовое принудительное выселение польских граждан в отдаленные районы Советского Союза и их борьба за выживание. В период с 1940 по 1941 гг. было проведено четыре крупных депортационных высылки. Точное число депортированных, считавшихся «антисоветским элементом», неизвестно. В эмигрантских источниках фигурируют цифры от полутора до двух миллионов человек [453], по мнению российских исследователей их было значительно меньше, но и в таком случае счет идет на сотни тысяч [454].

Эти события оставили в историческом сознании поляков тяжелый отпечаток, превратившись в крайне болезненные воспоминания Каким же сложился в их памяти образ советского человека, оказавшегося на польской земле в сентябре тридцать девятого года?

Безусловно, лучшим исследовательским материалом является документальная литература, прежде всего мемуаристика. Особую роль в реконструкции процесса, связанного с формированием представлений о другом народе, наука отводит подлинным свидетельствам очевидцев, поскольку в них содержатся прямые высказывания, позволяющие судить не только об отношении к проявлениям другого национального «я», но также об изменениях в собственном национальном сознании [455]. Наиболее ценными с этой точки зрения являются сообщения, записанные по горячим следам.

Исходным материалом для попытки реконструкции представлений поляков о советских людях, сложившихся в результате их близкого контакта, послужила книга Яна Томаша Гросса «В сороковом нас сослали в Сибирь. Польша и Россия 1939–1942» (Лондон, 1983). В нее вошла часть архивных документов из фондов американского Гуверовского института: 130 из 2300 описаний, составленных польскими детьми и подростками, эвакуированными из СССР в 1942 г., а также 36 из более 10000 письменных свидетельств солдат армии генерала Андерса и членов их семей. Детские записи представляют большой интерес, так как изобилуют деталями и подробностями, отсутствующими в сообщениях взрослых поляков. Поэтому они являются уникальным историческим, социологическим и литературным документом, который мы рассматриваем в ряду других источников, содержащих достоверную информацию.

Кроме того, к анализу была привлечена парабеллетристика и художественная проза известных писателей-эмигрантов, чьи произведения содержат богатый фактографический материал: фрагменты воспоминаний Беаты Обертыньской «В доме неволи» (Рим, 1946), цикла рассказов Тадеуша Виттлина «Дьявол в раю» (Лондон, 1951), а также романа Юзефа Мацкевича «Дорога в никуда» (Лондон, 1955). При необходимости использовались отдельные страницы других произведений.

Трудность в воссоздании представлений поляков о гражданах СССР состоит в том, что в основе личных наблюдений лежали не только объективные обстоятельства, но и целый ряд субъективных факторов. О пережитом свидетельствовали люди разного возраста, мировоззрения, социального статуса, особенностей характера, опыта общения с советскими людьми, которые вели себя по-разному. Тем не менее, мозаика разрозненных оценок и описаний складывается в некое единство, в котором можно уловить повторяющиеся элементы. Они формируют общий взгляд на СССР и советского человека.

Первые впечатления связаны с красноармейцем, прибывшим из нищей, голодной страны: «Трудно было поверить, что большевистские солдаты так оборваны. Винтовки висели на веревочках, а вместо ремней солдаты были подпоясаны тряпками. Лошади выглядели как скелеты <���…>. Солдаты ели картофельные очистки, а офицеры картошку». («Trudno by to uwierzyó, że bolszewiccy żołnierze są takobdarci. Karabiny byly na sznurkach a zamiast pasów byli podpasani szmatami. Konie wyglądały jak kościotrupy <���…>. Żołnierze jedli lupki od kartofli, a oficerowie kartofle») [456].