Анатолий Тарас - Предыстория беларусов с древнейших времен до XIІI века.

Особое внимание Нестор уделяет радимичам, вятичам и северянам, отмечает близость повседневного уклада жизни и совсем не христианские обычаи — игрища, которые происходят между ближайшими селами в темное время суток. Там происходят «плясания и бесовска песни, и умыкаху жены собе», однако, замечает летописец, об этом нередко с невестой предварительно договариваются. Эти обычаи намного пережили древнего летописца: «плясания и бесовска песни» в купальскую ночь, как и древний обычай «умыкания» невест (на основе предварительного сговора) без существенных изменений сохранился у беларусов и их соседей вплоть до XX века.

Христианский летописец осуждает не только купальские языческие обычаи и «бесовски песни», но и языческий обряд кремации, встречавшийся на территории Беларуси у кривичей и радимичей еще в начале XII века. «Мертвеца сожигаху, и по сем собравши кости, влогаху в сосуд мал и постовляху на столе на путех», иными словами, покойника сжигали и, собрав прах в небольшую урну, помещали ее на специальных площадках на распутье дорог.

Очевидно, что такие мемориальные знаки (памятники) не могли сохраняться в течение нескольких веков. Поэтому они не сохранились до нашего времени в качестве археологических памятников, поиски таковых остаются тщетными.

Можно предположить, что здесь мы имеем дело с традицией носителей днепро-двинской культуры (славянизированных балтов), ибо в ареале этой культуры до нашего времени вовсе не выявлены следы захоронений, и мы ничего не знаем о похоронных обычаях и обрядах днепро-двинцев.

Культ огня и солнца, вера в очистительную силу купальских огней, чествование и сакрализация воскресающей природы, вера в целебную силу купальских «зёлок», любовная магия, гадания, обереги, забавы, игрища — все это сливалось в единое праздничное гулянье, освященное тысячелетней фольклорной традицией. Считалось, что в купальскую ночь ведьмы и все нечистые силы слетались на перекрестки старых дорог и на лысые горы и ладили тут свой шабаш. Не случайно, что с внедрением христианства как раз на распутье начали ставить кресты с распятием и каплицы, представлявшие собой признаки нового культурного ландшафта.

Поверья о ведьмах, чародеях, нечистиках, вера в заговоры и обереги устойчиво сохранялась в народной среде и после принятия христианства. Исследователи народной культуры XIX — начала XX веков (Н. Никифоровский, М. Косим, М. Домантович, Е. Романов, А. Богданович, А. Сержпутовский) единодушно отмечали значительное влияние у литвинов (беларусов) пережитков язычества. Особенно ярко это наблюдалось в XIX веке на беларуско-украинско-русском пограничье (бывшая Черниговская губерния).

М. Домантович писал (1865 г.), что по понятиям местных литвинов, «до сих пор свадьба, крестины и поминки не могут обойтись без языческой обрядности и, несмотря на значительные, нередко разорительные, расходы всегда отбываются со всевозможной стародавней торжественностью».

Он также отмечал большое число знахарей (по-местному — «шаптуны»), колдунов, ведьм, ворожей именно в среде местных литвинов. И далее:

«Говорят, что знахарей в последнее время значительно уменьшилось. Искуснейшие из них считаются литвины. Ведьм, по народному убеждению, в последнее время стало гораздо меньше, однако ж в каждом селе какая-нибудь женщина подозревается в связи с нечистой силой».

В языческий период чародеи (колдуны) составляли высшую, элитарную, касту местного населения, аналогичную жрецам, пользовались большим влиянием и авторитетом. Они были носителями духовных племенных традиций, сакральных знаний, недоступных широкому кругу населения. Чародейство, таким образом, выступало в тот период как элитарная культура. С принятием христианства отношение к нему изменялось, однако не так резко, как в древнем Киеве.

По традиции чародеями считались люди, владевшие неординарными знаниями, способные творить чудеса, ими могли быть народные лекари, ворожеи, талантливые мастера (особенно кузнецы и мельники), охотники, военачальники, князья. Не случайно князь полоцкий Всеслав приобрел славу Чародея. Его считают двоеверцем; во всяком случае, приняв христианство, он проявлял терпимость к традиционным верованиям, что вообще характерно для тогдашнего кривичского общества. Аналогичная ситуация повторилась несколько позже и с великим князем Миндовгом. Приняв католичество из дипломатических соображений, он через 10 лет легко отрекся от него и был похоронен в Новогородке по языческому обряду.

Обращает на себя внимание сообщение летописца об устойчивом обычае кривичей и новгородских словен мыться и париться с веником в вытопленных банях, что не было свойственно дреговичам, древлянам, волынянам. Об этом рассказывал христианский миссионер Андрей, который путешествовал «из греков к варягам» (из Византии к Балтийскому морю) по Днепру и реке Ловать:

«И видех бани древяны, и пережгут их велми, и сволокутся, и будут нази (нагие), и обольются мытелью, и возьмут ветви, и начнут ся бити, и того добьют, едва вылезут живи сущи, и обливаются водою студеною, и тако оживут… И тако творят не мытву собе, но мучение»

Если сравнить сообщение летописца с более поздними этнографическими данными, то окажется, что ареал бытования парных бань на территории Беларуси мало изменился в течение почти тысячелетия. Граница их распространения на запад достигала междуречья Березины и Птичи, а на северо-западе включала бассейн Вилии. Она примерно совпадала с ареалом расселения кривичей и радимичей. В западной части Беларуси, как и в соседних районах Украины, парились в домашних печах, мылись в больших бадеях, а летом — в реках и озерах. Таким образом, мы имеем дело с весьма консервативной древней традицией, сохранившейся со времен племенного строя. В Подвинье и Поднепровье баня играла важную роль в календарной и семейной обрядности, в народной медицине.

Если положить на карту ареалы важнейших традиционных элементов культуры — тех же бань, типов сельскохозяйственных орудий (сох, борон, видов упряжи), способов запряжки волов или лошадей, и сопоставить с археологическими и лингвистическими данными, то их локализация выявляет общие закономерности бытования. Зона расселения радимичей и кривичей на востоке распространялась до Десны, левого притока Днепра, истоков Днепра и Волги. Именно по этому рубежу российские авторы проводили восточную границу расселения беларусов, что отражают и этнографические карты (А. Ф. Ритгих, 1875; Е. Ф. Карский, 1903; М. В. Довнар-Запольский, 1919).

Региональные этнокультурные особенности не были нивелированы в X–XIII веках, скорее наоборот, получили новое продолжение, о чем свидетельствует и местный «сепаратизм», выделение отдельных земель-княжеств как суверенных государственных и этнокультурных образований. О формировании так называемой единой древнерусской народности на огромном пространстве Восточной Европы от Черного до Балтийского (Варяжского) морей в этих условиях не могло быть речи.