Степан Злобин - Салават Юлаев

- Как так "человека"? - не понял Юлай.

- Писано тут: "...сто пятьдесят лошадей без промедления и волокиты, а буде противиться станут, - и с тех башкирских юртов для горных работ взять мужеска пола тридцать душ на заводы..."

- Не шутка!.. - растерянно и недоумевающе качнул головой старшина. Ну, поезжай, объяви, - настойчиво повторил он.

Бухаир вышел, вскочил на коня и умчался в степь, где были рассеяны кочевки шайтан-кудейцев.

Старшина остался один в своем коше.

"Ай, прав ты, прав, писарь, прав! - размышлял он. - Да как ведь, как тебе верить, собака?! Я нынче стар ведь. Мне как бунтовать? Нельзя!.. - Он горестно покачал головой. - Ай-бай! Никогда не бывало такого!.. Башкир на завод, в крепостные!.. Стар ты стал, старшина, ай, стар стал! Всего ты боишься, смелое слово сказать не смеешь... А может, народ старый стал? Может, народ боится сказать то смелое слово? Мне как самому за народ говорить-то такое слово, когда не хочет народ! - попробовал оправдать себя старшина. - Ай, прежде народ был - огонь! Ведь как вспыхнет - и не потушишь! Эй, народ, народ! Эй, башкиры, башкиры!.. Жягетов нет!.. Жягеты как старики! А в наше-то время и все старики жягетами были, пожалуй!.. Конечно, ведь Бухаир - удалец... А может, он так-то нарочно, может, он хочет, чтобы я взбунтовался, меня из старшин прогонят, и он старшиною станет... Ай, хитрый шайтан ведь какой!.. А мне-то зачем бунтовать? Лошадей, слава богу, довольно, найдем и еще для царицы... Чего не найти? Меня на завод не возьмут!.. И сыновей не возьмут..."

И, как всегда, когда думал о сыновьях, Юлай припомнил ушедшего из дому и пропавшего любимого младшего сына.

- Эх, Салават, Салават! - вслух вздохнул старшина.

В это время услышал он топот копыт, кто-то подъехал к кошу, спрыгнул с седла, Юлай встал с подушки, шагнул к выходу, но кошма распахнулась, и рослый широкоплечий жягет столкнулся с Юлаем.

- Атам, арума! Салам-алейкум, атам! - воскликнул он радостно.

Это был Салават. Возмужавший и выросший, уже с бородой, это все-таки был Салават.

Юлай от неожиданности отшатнулся.

- Эй, алла!.. - прошептал он.

Салават засмеялся и обнял его.

- Я живой, атам! Я не призрак...

- Живой! Ай, живой! Ай, живой, Салават!.. Жив мой сын, жив жягет удалой! - обнимая его, откидываясь и рассматривая лицо Салавата, радостно воскликнул старшина. - Ай, хитрый какой! Говорили, что помер, а ты и здоров!.. Откуда ты, Салават? - вдруг спросил Юлай, словно опомнившись. - С какой стороны приехал? Кто видел тебя на кочевке?

- Никто не видал, атам. Я узнал твой кош. Да я не таился, атам. Кого мне бояться? Ведь время ушло! - ответил весело сын.

- Злых людей много! Ох, много! Что для них время! - забормотал старшина. - Ты Бухаирку не встретил?

- Никого я не встретил, атам. А что будет?

- Ох, сын! Схватят тебя, закуют в железы, на каторгу бросят... Гляди-ка, народ ко мне скачет. Уйди скорей в кош, схоронись и сиди потише... Я тут их встречу.

Салават скользнул в кош. Все тут было знакомо. Подушки, паласы, старый медный кумган, старшинское одеяние отца, его сабля и посох, два обитых железом больших сундука...

Салават вошел за занавеску, отделяющую женскую половину. Два пустых опрокинутых чиляка, горкой стоят пустые тухтаки, одежда матери на деревянном гвозде...

Шумная ватага возбужденных всадников подъехала к кошу старшины. Глядя в степь, Юлай видел, что вслед за этими первыми гостями к его кочевью мчатся еще и еще люди с разных кочевок.

- Объявил Бухаирка, собака! Вот тебе на! Объявил бумагу! - проворчал про себя старшина.

- К тебе, старшина-агай! - крикнул еще с седла дюжий медвежатник Мустай.

- Суди сам, Юлай-ага, нельзя больше так!

- Не можем давать лошадей! - закричали приехавшие с кочевок башкиры.

- Давал, давал - и еще давай! Хватит! - крикнул Мустай, уже соскочив с седла. Он ухватил старшину за полы халата и дюжими руками в забывчивости встряхнул.

- Мустай! Ты сбесился, шайтан! - закричал старшина.

- Не я сбесился - царица сбесилась! Опять прискакал Бухаир с бумагой давать лошадей, а кто лошадей не даст, тот иди на завод в неволю!..

- Мустай! Так нельзя говорить у меня на кочевке! Ведь я - старшина. Так нельзя про царицу, - взмолился Юлай. - Я сам бумагу видал. Раз канцеляр написал, что царицын такой указ, значит, надо...

- Конечно, так надо! - насмешливо "поддержал" Юлая старик Бурнаш. Ведь как без коней воевать?! Царица с султаном воюет, ей лошади нужны!..

- А нам зачем воевать?! Нам зачем воевать?! - опять подступив к Юлаю, взволнованно выкрикивал Мустай. - Зачем нам против султана?!

- На что нам война? - зашумели вокруг. - Старшина богат, и пускай он своих лошадей дает! А мы уже много и так платили!

- Овчинные деньги платили? Платили! И пчелиные деньги платили, и рыбные деньги платили.

- Охотничьи, базарные!.. - подсказывали в толпе, горяча друг друга.

- Коней давали. Сам знаешь: сто лошадей для солдат, еще пятьдесят - для завода, еще сто двадцать всего только месяц назад опять для солдат, отсчитывал толстый Кинзя, сын муллы.

- И вправду, сбесилась царица! - выкликнул молодой Абдрахман.

- Замолчать! - повелительно крикнул на всех старшина.

Все замолчали, сойдя с коней, сгрудились толпой возле Юлаева коша.

- Бумагу ведь умные люди пишут, - поучающе, внятно сказал старшина. Какую войну, с кем воевать - нас с вами не спросят. Я сам на войне был, войну понимаю... Надо отдать царице коней-то... Отдадим - и живи на воле, стараясь утихомирить толпу, спокойно сказал старшина.

- На воле?! - снова ввязался Мустай. - А неделя пройдет - и опять бумагу пришлют?.. Не дадим лошадей!

- Ну, пригонят солдат, людей заберут на заводы. Ты что, хочешь идти на завод?

Среди сотни заседланных коней конь Салавата оказался неприметен, никто не мог заподозрить, что в коше у старшины находится такой необычный гость. Но Салават не стерпел. Покорность постаревшего отца, который утратил старшинскую твердость, и давнюю бунтарскую смелость, и уважение народа, привела Салавата в бешенство. Он загорелся и, не смущаясь более приказом отца, распахнул полог коша.

- Жягетляр, якши-ма!* - выкрикнул он.

______________

* Джигиты, здорово!

Все увидели его, но не сразу узнали. Кто-то откликнулся вежливым холодным словом приветствия.

- Салава-а-ат? - первым заголосил Кинзя, кинувшись к другу.

И вдруг за ним вся толпа разразилась веселыми криками. К Салавату бросилось сразу с десяток людей. Все словно забыли про злосчастную бумагу, про то, что с них требуют лошадей. Салавата обнимали, хлопали по плечам, удивлялись его возмужалости, расспрашивали наперебой, откуда он появился, теребили за рукава и полы одежды...

Когда первый шум чуть-чуть приутих, Салават, чтобы видеть всех, встал повыше - на камень, лежавший возле коша Юлая.

- Не крепостными нам стать, башкиры! Не дадим лошадей и сами не поддадимся! В горы, в леса уйдем - ни коней, ни людей не дадим. Скоро выйдет новый закон, и никто не посмеет больше требовать с нас лошадей!