Степан Злобин - Салават Юлаев

На рассвете шайтан-кудейцы тронулись в путь.

Арбы, груженные скарбом, женщины с ребятишками на арбах, дико скрипящих колесами, мальчишки и взрослые мужчины верхами, с луками и колчанами, с пиками и сукмарами, растянулись длинным шумным караваном.

Охотник Юлдаш вел на сворке своих знаменитых собак-полуволков. Пастухи гнали голосистые гурты овец, табуны коней...

В голове шествия ехал покоренный народом осторожный Юлай. По его лицу читал Салават, что сам старик был доволен необходимостью подчиниться бунтовщику-сыну и своему непокорному народу. Он ехал торжественный, разодетый, с елизаветинской медалью на груди и поглаживал свою поседевшую бороду. С ним рядом ехали, скособочившись в седлах, аксакалы деревни, за ними кучка веселой вооруженной молодежи горячила коней. У многих из юношей на руках были охотничьи соколы, кречеты, беркуты.

Салават скакал на коне, счастливый сознанием того, что это он всколыхнул непокорность народа и вывел людей в горы. Радость переполняла его. Он с наслаждением вдыхал прозрачный воздух рассвета, глядя в свинцовую темноту лежащих впереди гор.

И вдруг из-за вершины брызнуло солнце, заливая весь пестрый поход щедрым потоком золота.

- Пой, пой, Салават! - закричал восторженный юноша Абдрахман, подскакав к Салавату.

Салават взглянул на подростка и понял, что песня нужна в это мгновение Абдрахману, как и другим, как самому Салавату.

И Салават запел:

Будем жить среди полей...

Зиляйли, эй-гей лелей...

Сбережем свою свободу,

Не дадим людей заводу,

Ни людей, ни лошадей...

В первую же ночь перехода к Салавату в кош ходили бесчисленные гости, так что не хватало для угощения кумыса, и под конец он стал совсем пресным.

Внезапно явившийся после трех лет отлучки Салават для всех был героем.

Юноши приходили, чтобы хоть поглядеть на него, и те из них гордились, кого он называл по имени и с кем радостно здоровался, как со старыми кунаками.

Старики расспрашивали его о слухах, ходящих по свету, о людях, которых встречал.

Целый вечер ходил народ, и только когда наступила ночь, все разошлись.

- Вернулся домой Салават или нет - не знаю: все равно не вижу его, ласково пожаловалась Амина, когда они остались вдвоем.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Они теперь кочевали в горах, где их было не так легко разыскать начальству.

Все тут напоминало Салавату ставшее далеким детство: те же коши, похожие на стога сена, кисловатый запах прелой кошмы после дождя, те же полудикие табуны, знакомые горы, леса, перелески, полянки... Иногда соколиная охота, скачки, долгие вечера у огней перед кошами.

Салават играл на курае, пел, и к его кошу песня сзывала людей. Говорили, что нет курайче искуснее Салавата, говорили, что нет песен слаще его песен. Старики слушали их, опустив головы, и, теребя бороды, думали о прошлом. Молодые, нахмурив брови, обдумывали настоящее, юноши, устремив взоры к звездам, мечтали о будущем, а девушки через щель в пологе и через дырочки в кошмах любовались певцом...

Амина ревниво сказала Салавату, что больше всего глядит на него Гульбазир, дочь Рустамбая, и упрекнула в том, что он тоже поглядывал на нее. Маленькая женщина не подумала, что ревнивый упрек послужит причиной первого внимательного взгляда мужчины на ту, к которой она его ревновала.

Салават не взглянул ни на одну девушку до поры, пока его не спросила Амина, горячо ли ожгли его бесстыжие глаза Гульбазир, но с этого часа он захотел убедиться в бесстыдстве ее глаз... Он даже придумал предлог пойти в гости к ее отцу Рустамбаю: он попросил у него старую татарскую книгу{179}, в которой было рассказано о всех походах и битвах Аксак-Темира.

- Готовиться к битве с неверными никогда не рано, - сказал Рустамбай, для мужа высшей утехой служит чтение о битвах.

Он еще много говорил о войнах и книгах, и Салават делал вид, что слушает болтовню старика, а сам наблюдал за пологом, отделяющим женскую половину, и ему показалось не раз, что полог заколыхался и даже блеснул зрачок в маленькой дырочке в занавеске...

По башкирским кочевьям летели беспокойные слухи.

Крепостное право, недавно шагнувшее за Уральский хребет, становилось все тверже ногой на уступы уральских утесов и протягивало длинную руку к свободным до того народам. Уже несколько десятилетий прошло с тех пор, как первые башкиры были обращены в крепостных{179}. Это случилось после восстаний, как бы в кару за возмущение - семьи казненных и сосланных в каторгу бунтовщиков были розданы в рабство их усмирителям.

Теперь без всякого бунта несколько крупных башкирских селений, расположенных поблизости от заводов и рудников, были приписаны к заводам.

Шел слух, что царица готовит новый указ об отдаче всего народа в рабы заводчикам и дворянам.

Всюду кипела молва о том, что яицкие казаки начали восстание, что на заводах русские крепостные убивают приказчиков и командиров...

Сходясь вечерами у камелька, народ говорил обо всех этих слухах, а Салават слагал боевые песни.

Когда он оставался наедине с Аминой, она в тревоге спрашивала его, скоро ли будет война и поведет ли он всех башкир.

- Гульбазир говорит, что ты натянул лук Ш'гали-Ш'кмана и ты пойдешь впереди всех против неверных...

- Гульбазир говорит, что ты самый смелый...

- Гульбазир говорит, что если б она была твоею женой...

Амина слишком много и часто говорила о Гульбазир, и Салават стал чаще бродить возле кочевья Рустамбая.

При перемене места кочевки он поставил свой кош так, чтобы кош Рустамбая был на пути от Юлая к его кошу. Он уходил или уезжал еще засветло к отцу и просиживал у него до темноты, чтобы, в глубоких сумерках возвращаясь домой, пройти возле коша Рустамбая в надежде встретить Гульбазир. Ему уже стало казаться, что без нее невозможна жизнь, и каждая женская фигура издалека стала ему казаться похожей на Гульбазир. Он спешил, догонял и только вблизи убеждался в обмане воображения.

Но однажды его поразила странная вещь: он услыхал в коше Рустамбая приглушенный голос писаря Бухаира в споре с чужим человеком, говорящим как-то не по-башкирски.

Салават подошел ко входу и с приветствием тронул полог.

- Алек-салам! Кто там? - как-то испуганно пробормотал Рустамбай, выходя навстречу.

Салавату показалось даже, что старик хочет силой его удержать за порогом, не впуская к себе в кош, но он сделал вид, что не видит испуга старого книжника-грамотея. Однако, войдя в кош Рустама, Салават никого не увидел.

- А где же твои гости? - спросил он.

- Какие гости? Нет никаких гостей! Что ты! Мало ли что наболтает народ - ты не слушай! - залепетал старик и через миг позвал: - Душно тут. Идем посидим возле коша...

Салават удивился, но не высказал никаких подозрений. Он знал, что лучший друг Рустамбая мулла Сакья, и решил дознаться о незнакомце через Кинзю.