Степан Злобин - Салават Юлаев

- Кинзя, кто живет у Рустама? - врасплох спросил он толстяка.

Кинзя растерялся.

- Почем я знаю! Я не хожу к Рустамбаю. Откуда мне знать! - сказал он, покраснев и надувшись.

Кинзе было трудно скрывать от друга то, что он знал, но он не смел выдать тайны. Салават это понял и пристыдил толстяка. Тот в ответ простодушно сказал:

- А ты мне открыл свою тайну?!

- Я все тебе рассказал по правде.

- Все как есть?

- Все как есть.

- А зачем же ты мне не сказал, что ты у русских крестился? Все знают об этом...

- Кто сказал тебе?! - вспыхнул Салават.

- Все говорят... Бухаир говорит.

- Я писарем быть не хочу - что мне креститься! - огрызнулся Салават. Ты веришь ему?

- Все говорят, что ты забываешь исполнять молитву, да и во всем как русский...

- Чего болтаешь?! Не стыдно! Если так, не ходи в мой кош! - накинулся Салават. - Иди к Бухаирке...

- Зачем пойду? Никогда к нему не хожу, - возразил Кинзя. - А про турка что знаю?! Живет турок, письмо повезет султану... Чего еще?! Ничего я не знаю, что ты пристал!..

Сколько ни пытался Салават, вытянуть из Кинзи подробности о приезжем турке было немыслимо. Он ссылался на то, что мулла таится и от него.

Когда после этого Амина упомянула имя Гульбазир, Салават отмахнулся.

- Твою Гульбазир Рустамбай отдает за турка, - сказал он.

- Она не идет за него! - откликнулась с живостью Амина. - Ехать через море боится, и страшный он - нос как крючок, глаза черные, зубы блестят, как у волка, а ноги кривые... Он едет один назад. Вот только еще мулла Рахмангул приедет из Верхних Кигов, прочитает письмо к султану, подпишет - и турок поедет назад.

Салават в душе хохотал над самим собой: он ходил подслушивать и следить, допытывался у Кинзи, а его Амина знала больше, чем все...

- А за меня пойдет Гульбазир? - смеясь, спросил Салават у Амины.

- Рустамбай не пустит. Он говорит - ты крестился... Она бы пошла, - был ответ. - А ты хочешь взять ее в жены? - ревниво спросила Амина, снизу заглядывая в глаза мужа. - Тебе не довольно меня одной?

- Я пошутил, - откликнулся Салават.

"Писарь говорит - ты крестился!.."

И только теперь Салават подумал о том, что в последние дни все меньше народу съезжалось к нему для беседы, уже не так охотно расспрашивали его о странствиях и о бывальщине соседних земель. Салават понял, что, опасаясь его влияния в народе, Бухаир пустил слух о том, что он крестился и стал русским; и писарь победил - от мнимого отступника мусульманской веры многие отшатнулись, хотя и не явно, но все же так, что можно было заметить. Теперь он все понял... Он решил не сдаваться писарю и готовить народ к битвам, которые вот-вот должны были грянуть...

Лук Ш'гали-Ш'кмана по праву принадлежал Салавату, но от дюжины стрел осталось всего семь штук. Захватив одну из них, Салават пошел к лучнику Бурнашу, чтобы просить его сделать новые стрелы по образцу.

Лучник сидел не один - Бухаир был у него в гостях. С приходом Салавата он тотчас вскочил с паласа.

- Мне время идти, - сказал он и торопливо вышел.

- Ты был с ним в ссоре, - сказал Салават Бурнашу.

- Война одних ссорит, других мирит, - ответил старик.

Салават заметил у него множество готовых луков.

- Для кого делал? - спросил Салават.

- После дождя на глине видали пять волчьих следов. Пятиногий волк приходит всегда к войне, а на войне нужны луки и стрелы.

- Сделай мне полный колчан таких, - сказал Салават, протянув стрелу Ш'гали-Ш'кмана.

Выйдя от лучника, он не поехал домой, а пустился на гору в лес.

Одиночество, прежде бывшее для него незаметным, потому что он не знал о его причинах, сейчас показалось тяжелым.

Салават ехал один, обуреваемый чувствами, не находившими выражения в песне, и потому вместо стройных мыслей, всегда рождаемых песней, в его голове теснились и кружились лишь их обрывки...

Лук и стрелы были при нем. Стрелы Салавата были всегда верны. Охотничья страсть не угасала в нем никогда, но сейчас он не следил за дичью. Птица летела над его головой, выводки вспархивали из-под самых копыт коня и разлетались с тревожным писком и шумным шорохом крыльев. Не раз мимо торопливым порыском пробежал мелкий зверек... Салават не замечал ничего.

Уж вечерело. В лесу наступали сумерки, хотя верхушки высоких сосен еще золотились от солнца. Салават пробирался дебрями, через которые конь проходил с трудом, и всаднику приходилось ежеминутно склоняться к самой луке, чтобы проехать под сучьями и ветвями.

Вдруг конь взвился на дыбы и шарахнулся прочь... Салават заметил почти рядом с собой качнувшийся куст.

- Тр-р-р! - осадил он коня.

Ему показалось, что за кустом притаился волк, и он вскинул свой лук на прицел.

Он не успел спустить тетиву, когда из куста поднялся человек.

- За что бьешь? - спросил он по-русски.

Салават едва успел изменить положение лука, и сорвавшаяся стрела взвилась высоко в небо.

- Чаял, волк ведь!.. - пояснил Салават и сокрушенно добавил: - Ведь чуть-чуть не сгубил твою голову...

- Губи, не жалко! - отчаянно махнул рукой тот, и при этом звякнула железная цепь.

- А-а-а! - понимающе протянул Салават. - Я думал, чего схоронился. Заводской, что ли? - спросил он с сочувствием.

Беглец молча кивнул.

- Железку сымать надо, - сказал Салават. - В лесу жить - пропадешь... Айда на мою кочевку. Пила есть.

- Не обманешь? - спросил беглец.

- Какая корысть?! Эх, ты! - пристыдил его Салават.

Беглец был замучен голодом, холодом и бродяжничеством. Несколько ночей, проведенных в лесу, он старался не спать, опасаясь зверя и человека.

Салават, приведя его в кош, напоил, накормил, позаботился освободить от цепей с помощью обуха и пилы и наконец уложил спать.

Беглый заводской мужичонка, проснувшись, повеселел.

Семка, как сам назвался беглец, был из тех, с какими не раз уже приходилось встречаться Салавату в своих скитаниях, но он рассказал о таком, чего Салавату еще не пришлось слышать.

Отданный барином за провинность в солдатчину, он бежал из солдат и пошел искать лучшей доли на новых сибирских землях. Много верст лежало уже за спиной, сыск он считал отставшим, и вдруг на дороге веревочная петля взвилась над его головой, на него напали, связали его и повезли в плен...

- Я думал - ваши, башкирцы, - рассказывал Семка. - Мало ли чего в далекой земле про вашего брата услышишь!.. Ан нет, русаки! Да хуже всяких киргизцев: железы надели да в шахту!.. А знаешь ты, брат, шахту, а?!

Салават кивнул.

- Медные руды рубить... Да то не беда бы - человек, он не лошадь, не сдохнет, все одолеет! Ино гляди - туды-то впустили, а наверх никак. Где работаешь - там спать, там и жрать... Вонища - дохнуть нечем... Без света, без неба... Солнце и звезды забудешь, глаза слепнут...

- От шайтан! - удивленно качнул головой Салават.

- И шайтану такого не вздумать! Я чаял: работать не стану - прогонят. Уперся - кайла не беру. Так что ты скажешь - меня на откачку воды посадили. Вода бежит. Ее не откачивай - шахту зальет. Меня посадили воду в ведро набирать да наверх веревкой вздымать. Креплюсь - ведра не беру... Второй день гляжу - вода по колено стала. Как стали меня свои же лупить: "Сукин сын, барин какой! Он работать не хочет, а нам в воде по колено - ноги ломит от холоду..."