Степан Злобин - Салават Юлаев

- Верят, что я точной царь? - спросил он.

Салават торжественно встал со скамьи. Он поднял палец и произнес почтительно, с ударением на каждом слоге:

- Ваше величество, Пётра Федорыч, тощный Пугач-царь!..

В первый миг Пугачев прояснел, но тут же осунулся снова, и борозда легла на его лоб.

- Эх, брат, не то! - сокрушенно качнув головой, пояснил он. - Пугач-то не царь. Пётра - царь!..

Салават со страстной досадой встряхнул его за плечо.

- Ай, царь! Нам твой царский пашпорт не надо. Ты письма писал!.. Салават вынул из шапки смятый и бережно расправленный манифест. - Чего я у Ереминой Курицы говорил, ты все тут писал... Вот твой и пашпорт царский!.. решительно заключил он.

- У Ереминой Курицы?! - удивленно переспросил Пугачев.

Он не узнал Салавата. Столько лиц и имен перед глазами его протекло в последнее время, что он потерял им счет, хотя отличался способностью запоминать людей.

- Хлопушу знаешь? Я с ним был... - напомнил Салават.

- Ты был тогда?! - воскликнул обрадованный Пугачев, и Салават показался ему ближе и больше заслуживающим доверия. - Вишь, так и писали в письме, как ты говорил. Чего народ хочет, того царь дает... Верно, батыр... как бишь звать-то тебя?..

- Салават...

- Ну вот, Салават... Хлопуша-то нынче не дома. Рад был бы... Любит тебя... Ты садись, садись, - дружелюбно захлопотал Пугачев, - сказывай, как там у вас, в башкирцах?..

- Нельзя, судар-государ, казаков пускать в Яицкий городок. Тебя народ ждет. Ваше величество народ звал? Куда теперь сам уйдешь? Нельзя народ бросать... - не отвечая на расспросы, горячо говорил Салават. - Казаки тебя обижают - айда в нашу землю. Последний малайка ружье берет, воевать будет... Старик воевать пойдет... Бабушка воевать будет...

Осмелевший Трушка подошел к Салавату. Любопытно потрогал лук за его плечом.

- Жян, - ласково пояснил ему Салават, - башкирский ружье такой, палкам стрелят... Судар-государ башкирцам другое ружье даст... Нельзя на Яик ходит! - заключил Салават, обратясь опять к Пугачеву. - Айда, едем держать казаков.

Он почувствовал сам, что говорит смело и хорошо. Понял, что теперь уже не в шутку, не по мальчишеской песне про зеленую шапку, а в самом деле становится батыром и вождем.

Пугачев молчал.

Он не мог ничего возразить. Он понимал, что не время бросать осаду, когда через несколько дней в Оренбургской крепости будет стеснение в провианте и голод. Но что мог он сделать?

В наступившем молчании с улицы слышались крики большой толпы. Мелькали факелы, шла возня...

- Слышишь, батыр! - сказал Пугачев. - Теперь не унять, не воротишь... Поднялись все...

- Нельзя уходить, - твердо сказал Салават. - Какая тебе вера будет? Скажет народ: "Царица, царь - все равно плохо!.."

В сенях пугачевской избы послышался крик, возня, словно кого-то били.

Встревоженный, вскочил Пугачев с кресла, торопливо заряжая пистолет. Трушка глядел растерянно и робко.

Салават шагнул к двери, распахнул ее, выглянул в сени.

- Кто там? - громко окликнул он.

- Государя видеть хочу, не пущают! - отозвался голос.

- Семка! - радостно воскликнул, узнав его, Салават.

- Дежурный, впустить! - громко и повелительно приказал Пугачев, и Семка тотчас же бомбой влетел в дверь.

- Измена, ваше величество! - крикнул он, падая на колени. - Атаманы народ смущают, сами на Яик идут, а прочим по старым домам велят... Куда по домам, когда люди встали?! По домам не ласка ждет - петля да плаха, а кому бог помогает, тому плети да кнут!.. - бойко заговорил Семка. - Неужто, ваше величество...

- Помолчи, сорока, - остановил его Пугачев. - Яким! - властно позвал он, вдруг снова преобразившись. Усталости как не бывало. Он опять распрямил плечи, глаза его сверкнули волей и твердостью.

Давилин вошел в горницу, остановился у порога, не смея поднять глаз, по голосу Пугачева почуяв приближение грозы.

- Кто народу велит по домам идти? - строго спросил Пугачев. - Ведь я никому не велел до указа!

Яицкие главари так легко отступили и сдались под натиском Пугачева только по внешности. Они рассчитывали на то, что страх, посеянный ими в массе казачества, уже совершил свое дело, что, хочешь не хочешь, бегство на Яик теперь не сдержать никакой силой. Изъявив покорность "царю" и потеряв в столкновении с ним Дмитрия Лысова, они рассчитывали на то, что через три-четыре часа Пугачев им сдастся. Не оставаться же ему в покинутой Берде! Они посадят его в карету и увезут под своим надежным конвоем.

Им не нужна была Русь, освобожденная от помещичьего ярма. Что им в том, что крепостные пахари пухнут от голода, что им в том, что в заводах и шахтах жизнь хуже каторги!..

Забраться на Яик, предъявить Петербургу свои требования: отдать казачеству реку Яик с верховьев до устья, сохранить выборную по воле казачества старшину, отказаться от присылки на Яик атаманов из Петербурга, освободить казаков от службы в регулярных войсках... За половину уступок со стороны царицы они головою выдали б самозванца, уверив "матушку императрицу" в том, что Емелька их обманул "воровством" по их неразумению и темноте...

Оставшись один после ухода атаманов военной коллегии, Емельян тоже понял, что весь его спор был бесполезен. По скрипу возов, по гулу на улицах в непривычный ночной час он понял, что яицкие главари все-таки победили его, хотя и ушли с видимым смирением и внешней покорностью...

Он смотрел бы на все сквозь пальцы, предоставив событиям совершаться и отдавшись на волю течения. Но настойчивые речи Салавата, а вслед за тем требовательный голос "тайного государева поручика" Семки всколыхнули в душе Емельяна новый порыв к борьбе.

- Народ уже потек, надежа. Ведь как его остановишь! - развел руками Давилин.

- Твоя голова в ответе. Созвать коллегию в сей же час, - приказал Пугачев.

Под окнами раздались громкие споры и крики.

- Узнай, что там, доложи, - вдогонку "дежурному" крикнул Пугачев.

- Я узнаю, - сказал Салават.

Он вышел на высокое "дворцовое" крыльцо.

Лавина народа текла по улице к "царскому" жилищу.

Перед крыльцом суетливо метались казаки.

Денис Шигаев, Коновалов, Овчинников торопливо вполголоса совещались с Давилиным.

- Скажи - башкирцы да тептяри бунтуют, грозятся на государя... - сказал Коновалов Давилину, не заметив Салавата.

Давилин стал ему что-то шептать.

Пара коней рысцой из-за угла вывезла пушку, поставила возле крыльца, пушкарь с дымящимся фитилем совещался с помощником. Из темноты молча пробежали стеной казаки, в соседнем дворе послышался топот коней... команда...

Салават понял все, что творится... Вбегающий на крыльцо Давилин грудь с грудью столкнулся с ним.

- Башкирцы бунтуют, - сказал он на ходу Салавату, не узнав его в темноте.

Салават вместе с ним вошел к Пугачеву.

- Государь, измена! Башкирцы бунтуют, грозят на ваше величество... крикнул Давилин.