Степан Злобин - Салават Юлаев

- По шерсти кличка - Давилин! - продолжал Пугачев. - Давить, давить, задавить!.. До сына теперь добрались... Не отдам! Не отдам Трофима! Отрешусь от царского званья... Вот тут оно мне, на горбу, как гора лежит... Падаль, немец удавленный... Имя в могиле стухло, черви его сглодали, а я носи для вашей корысти кусок мертвеца в живом сердце?!

- Ваше величество, погоди, - примирительно вступил Коновалов, желая утихомирить вспышку.

- Про Степана Разина слышал, Василий? - повернулся к нему внезапно утихнувший Пугачев.

- Ну?!

- В царя Степан не игрался. Ломил медведем - в том сила была... Алтари топтал...

- Ну?! - поощрил Коновалов.

Пугачев словно забыл о ссоре и сказал просто, как бы давно решенное для себя:

- К народу от вас уйду. Народ меня не Петром - Емельяном примет. Не царь - Емельян Пугачев, всей голутьбы атаман... Вот сейчас пойду крикну народу...

- А мы тебя свяжем! - степенно и полушутя сказал Коновалов. - Мы-то присягу Петру принимали, не Емельяну.

- Народ не даст. Народ вас самих разорвет! - снова повысив голос, выкрикнул Емельян.

- Потише ори! - одернул его Лысов. - Кто разорвет нас, кто? Что за народ? - насмешливо спросил он. - Яицкие казаки - народ! Нами ты и силен, а не сволочью крепостной, не башкирцами, не киргизом... Нам ты надобен, а без нас ты каторжник, тень от вчерашнего дня. Тьфу!.. В рот - кляп, руки - за спину, увезем на Яик, да и шабаш! Уж карета вашего величества запряжена стоит...

Емельян стукнул по столу кулаком.

- Молчи, собака! Сами призвали меня, так слушать!

Он выхватил из-за пояса заряженный пистолет. Лысов отступил. Круглые, как у совы, наглые глаза его хищно сузились и налились кровью.

- Яким! - крикнул он, обернувшись к Давилину. - Веревку! Емельку вязать, Пугачева!

Трушка схватил со стены саблю, с лязгом вырвал ее из ножен и, весь дрожа от волнения, стал рядом с отцом...

Дикая, тупая злоба на взбунтовавшегося "царя" и его сынишку закипела в Лысове.

- А-а... змееныш! - процедил он сквозь зубы, рванув из-за пояса пистолет.

- Лысов, стой! - в испуге выкрикнул молодой Почиталин.

- Митька!! - крикнул, кидаясь к нему же, Чика Зарубин, желая схватить его за руку, но он не успел: сам Пугачев шагнул и выстрелил в грудь Лысова...

Казак повалился, выронив свой пистолет.

Чика Зарубин с двумя пистолетами в руках заслонил собой Пугачева.

- Назад все, собаки! - крикнул он, поднимая стволы на атаманов коллегии. - Я что с правой, что с левой - без промаха бью... На колени!..

Еще в ушах у всех стоял звон от выстрела и лиц не было видно сквозь желтый пороховой дым, когда внезапно дверь распахнулась и в горницу ворвался писарь Максимка Горшков.

- Башкирцы валят! Башкирцы прорвались! - выкрикнул он.

И только тут все услышали шум, крики, топот многих копыт, ржание, раздавшиеся на улице. Увлеченные схваткой в доме, казаки не прислушивались до этого к уличному шуму.

Все в горнице оцепенели в ожидании, когда за спиной Максима явился Андрей Овчинников, с ним Салават, а за ними Кинзя, на веревке ведущий войскового судью Творогова.

Атаманы военной коллегии переглянулись между собой и все разом поняли: Овчинников изменил им, привел к Пугачеву башкир. Они не сообразили еще, что означает связанный Творогов, но им стало ясно, что вся затея с уходом на Яик не удалась...

Яким Давилин первым нашелся и кинул тулуп на мертвое тело Митьки Лысова.

Пугачев отступил шаг назад и опустился в кресло.

- Кто таковы? Почему без докладу? - строго спросил Пугачев.

- Победа, ваше величество, без доклада влазит, - сказал Овчинников. Генерал Кар конфузию потерпел от нас и убег с баталии. А сей батыр две тысячи человек привел под руку твою.

- Как звать, молодец? - спросил Пугачев Салавата. - Иди-ка поближе...

Но тот обалдело глядел на царя, словно не понимал по-русски. Он стоял у порога, не в силах сойти с места от удивления. Он узнал в царе чернобородого знакомца-купца, которого встретил на постоялом дворе Ереминой Курицы.

- Слышь, государь зовет ближе, спрошает, как звать, - подтолкнув Салавата, шепнул Овчинников.

- Башкирского войска начальник я, государ, Салават Юлай-углы, две тысячи человек я привел. Два дня нас к тебе не пускают...

- Башкирцев ко мне привел? Башкирцев? - переспросил Пугачев.

- Ты сам ведь звал, государ...

Пугачев грозно повел глазами на атаманов.

- Набрехали, собаки?! Пошто про башкирцев брехали?!

Казаки потупились.

- А как же ты мог, богатыр, судью моего войскового связать? - строго спросил Пугачев, указав на связанного Творогова.

- Судья ведь изменку делал. Пушки домой таскал, на Яик бежал.

- Проходной бумаги не кажет, ваше величество, а пушки тащит - на Яик собрался, и с бабой... Народ повязал его, государь, - сказал воротный казак, пришедший вместе с башкирами.

- Стало, будем судью, судить за измену, - заключил Пугачев.

Творогов упал на колени.

- Смилуйся, государь-надежда! С пьяных глаз я. И сам-то не помню, что было! Совсем одурел от винища. Очнулся - глядь, связан!..

- Так, стало, ты пушки пьяным из Берды волок? - нахмурясь, спросил Пугачев. - Ведь как же так можно, Иваныч? Мы с тобой на войне. Я указ пишу, что за пьянство казнить, а ты, войсковой судья, пьяным-пьян, да и душки из крепости тащишь?!

- Смилуйся, государь-надежа! - плаксиво повторил Творогов и ударил земным поклоном под ноги Пугачеву.

- Сказываешь, Андрей Афанасьич, ты генерала Кара побил? - обратился вдруг Пугачев к Овчинникову, словно забыл, что в ногах у него валяется Творогов.

- Оконфузили мы генерала, - усмехнулся Овчинников. - Офицеров и гренадер в плен забрали, а сам генерал лататы! С Хлопушей вдвоем одолели его.

- А что ж вы его живьем не тащили сюда?

- Да, вишь, государь, картузов не хватило. А без пороху что за баталия! - ответил Овчинников.

- Ну, коль так, спасибо, полковник. Утешил меня. Стало, Хлопуша жив, не побит? - спросил Пугачев.

- Хлопуша в заводы пошел - пушки лить, государь.

- И тут набрехали! - значительно произнес Пугачев, взглянув в сторону атаманов военной коллегии.

И снова потупились казаки.

Пугачев всех обвел живым и веселым взглядом.

- Для радости о разбитии Кара вставай-ка, Иваныч, милую. Да боле хмельного не брать до указа, - произнес он.

Давилин, встав на одно колено, привычно подставил Пугачеву руку в желтой перчатке.

Пугачев торжественно положил на нее свою тяжелую кисть. Творогов подполз на коленках и поцеловал руку Пугачева.

- Развяжите судью войскового, - велел Пугачев.

Он словно нашел вдруг предлог освободиться от всех.

- Тебя, Иван Чика, за верность и смелость прощаю я в том, что промахнулся ты с Корфом, - добавил Пугачев.

Чика поцеловал его руку.

- И вы... военной коллегии... брехуны, идите все... до утра... заключил Емельян. - Салавату-батыру тайный наш ауденц дадим...