Степан Злобин - Салават Юлаев

- С какой бабой! Ну-ка, с дороги! - оттолкнув воротного в грудь, нетерпеливо прикрикнул Творогов.

- А с той бабой, какая сидит на возу-то с тремя сундуками. Картечью ее заряжаешь, что ли?! - не отступался казак.

- Пусти-ка ты, зубоскал! - в смущении и со злостью воскликнул Творогов и взялся за луку, ставя ногу в стремя.

Но воротный казак ухватил коня под уздцы, а другою рукой дернул Творогова за полу полушубка, так что дюжий судья повалился наземь.

- Не пущу! Так-то пушки из крепости не вывозят! - со злостью рыкнул казак. - Где проходная бумага на пушки?

- А вот тебе проходная! - Творогов живо вскочил, развернулся и ткнул казака под глаз кулаком.

Казак пошатнулся, схватился за глаз.

Салават решительно надвинулся на Творогова.

- А ведь мы тебя свяжем, казак! - твердо сказал он.

- Меня?! Да я вот велю моим казакам... - заикнулся тот.

- И тебя! - поддержал Салавата воротный казак, хватая за грудь войскового судью.

- И свяжем! - воскликнула мужицкая атаманша. - Куды от царя пушки тащишь?!

- Ах вы, нехристи окаянные! Да что вы к нему привязались! Ить он войсковой судья, ироды! - внезапно раздался бабий визгливый голос. И тучная казачка, расталкивая толпу, подступила к Салавату. - Не он один пушки тащит! А через те ворота сколь проехало люду - и пушки и порох увозят... Уж раз порешила на Яик...

- Молчала бы, дура! - крикнул Творогов.

- Вот ты с женой-то как - "дура"! А сам и умен. Говорила тебе - ну их к лешему, пушки! Говорила - гляди, попадешься!.. Вот и вправду! - кричала вовсю Творожиха.

- Распахнула хайло-то! Уймись! - одернул ее муж.

- Не уймусь! Говорила - идем через те ворота! - раскричалась баба.

- Так, стало, судья, ты на Яик собрался? - спросил воротный казак.

Салават не дослушал спора. Он мигнул стоявшим вблизи башкирам. С десяток сметливых парней отошли с ним в сторону, где, окруженные толпой народа, стояли атаманские возы и две пушки. Салават решительно подошел к одной из них, вытащил из-за пояса топорок и мигом срубил постромки.

Ездовые казаки бросились на него, но толпа их мгновенно смяла. Кинзя отрубил постромки второй пары коней. Их отвели от пушек. Ездовых казаков повязали. На руках башкиры катили пушки назад к крепости, где продолжалось еще препирательство с Твороговым.

- Постромки срубили?! Бунт! На царских слуг! - закричал Творогов.

Он выхватил пистолет и направил на Салавата, но прежде выстрела ринулся на него из толпы один из башкир. Грянул выстрел, и башкирин упал.

Воротный казак и двое-трое крестьян схватили Творогова.

- Вязать его! - сказал Салават.

- Измена! Братцы! Каза-аки! Изме-ена!.. - кричал Творогов, стараясь, чтобы его услыхали в крепости, но на голову ему накинули шубу, повалили, скрутили.

Только тут Салават узнал, что его спасителем от пули Творогова был Абдрахман.

Раненный в плечо из пистолета, пока ему перевязывали рану, он сказал Салавату, что Овчинников выдал ему проходную, велел поскорее вести ко дворцу башкир. Он сказал, что царю угрожает измена, и велел торопиться.

- Ей, дядька! Ты видел измену? - спросил Салават воротного казака. Изменщики не велели пускать нас в крепость. Нынче давай мы скорее пойдем, а девка тут с вами станет беречь ворота. Никого из ворот не пускать. Кто с возами будет - возы вываливать тут прямо на дорогу.

Казак кивнул.

- Гасить костры! - приказал Салават башкирам.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Еще до прибытия Салавата с башкирами к Берде яицкие главари сошлись на тайный совет{257} в избе казачьего полковника Лысова.

Им нечего было таить друг от друга: общие интересы во всем связывали их, и речи их были прямы и откровенны.

- Куды ни кинь, а все клин! - сказал старик Почиталин. - Мы тут осадничать будем, стоять, Оренбурх караулить, а в ту пору дома наши все разорят.

- Вставали за дело казачье, - начал Яким Давилин, - а стоим...

- ...за собачье! - перебив, подсказал Лысов.

- "Царь-батюшка", вишь, орлом в облаках летит: мало ему почета от яицких - он всю Расею хочет подмять под себя, - ворчал Коновалов.

- Крылышки надо орлу подстричь! - опять перебил Лысов. - Губим казачество за чужую нужду. Мужиков он, вишь, ублажает, чувашам пособить сулит, солдатам беглым он тоже отец родной.

- Да всем, окромя одних казаков, - подхватил старик Почиталин. Заводским рубашки сулит раздать, рудничные беглецы да колодники с каторги ему дети родные...

- А чьи хутора пожгут? Чье хозяйство на дым сойдет?! - выкрикнул Дмитрий Лысов. - Я так сужу, атаманы: вечор Перфильева хутор сгорел от Корфа, сколь других горят, мы не ведаем, а надо идти к домам. Так и скажем царю: "Военной коллегией приговорили: больше осаде не быть. На Яик идем, да и все!.."

- Верно! Ладно сказал! Не удумать лучше! - разом заговорили собравшиеся казаки.

- Так-то так, - вдруг всех охладил Коновалов, - а кто же скажет ему?

Казаки быстро и воровато переглянулись.

- Ты старший у нас! - нарушив неловкую заминку, бойко сказал Лысов Коновалову.

- И то!

- Кому же больше! - обрадованно подхватили остальные.

Коновалов синим платком отер со лба вдруг выступивший каплями пот.

- Говорить я красно не искусник, - забормотал он. - Вот, может, Давилин... Ближе ему... Он дежурный при государе...

- Яким?! Ась?! - спросил Почиталин.

- Нашли дурака! - усмехнулся Давилин. - Аль мне голова не мила!

- Андрей! - воскликнул Лысов, увидав в окно проезжавшего улицей Овчинникова, который, только что оставив в избе Салавата, скакал к царю. Лысов застучал в стекло, торопливо поднял раму окошка и крикнул: - Андрей Афанасьевич!

Овчинников оглянулся. Лысов поманил его, и минуту спустя, бросив коня без привязи у крыльца, полковник вошел в избу.

- Куда? - спросил Коновалов.

- К государю.

- С чем?

- Башкирцы переметнулись к нам! Привел больше тысячи, - довольный удачей, радостно сообщил Овчинников.

- Помолчи! - резко остановил Лысов.

- Как бы "сам" не прознал, - поддержал Почиталин, понизив голос.

- Куды ж медведя в мешок?! - шепотом воскликнул Овчинников.

- К государю не допускать - пусть за стенами табором станут, - указал Коновалов, - а мы...

Он не успел закончить: крики на улице привлекли внимание всех главарей казачества - это промчался обстрелянный из Оренбурга разъезд казаков.

Яицкие казачьи вожаки, пошатнувшись при первом же смелом выпаде осажденных, начали подстрекать казацкую массу к тому, чтобы, снявшись из Берды, оставив осаду Оренбурга, идти всем полчищем в Яицкий городок. Они говорили, что к рассвету от государя будет указ, что войско снимется быстро и, кто отстанет, тот может попасть в руки солдат Корфа.

Боясь за участь свою и своих семей, которых низовое казачество немало свезло в Берду, казаки начали с вечера по дворам готовить к отъезду добро, делая это втайне от скопища крепостных крестьян, заводских повстанцев и от нерусских воинов. Среди казаков шептались о том, что при переходе Оренбурга к наступательным действиям казаки окажутся отрезанными от яицкого понизовья, откуда большинство из них было родом и где оставили они дома и имущество.