Степан Злобин - Салават Юлаев

- Судар-государ, - прервал его Салават, - Коновалка велел из пушки в башкирцев палить! Коновалка измену делат! Пушкарь у царского крыльца пушку ладит... Айда, вместе идем, ты башкирским людям свое слово скажешь!

- Идем, - решительно обронил Пугачев, надевая шапку. - Трушко, ты останься дома. Сема, ты с ним, с Пугачонком...

- Государь, головы своей пожалел бы, нужна народу! - воскликнул Давилин с мольбой.

- Идем, Салават, - словно не слыша его, сказал Пугачев. - Дежурный, коня!

Спокойствие овладело им. Он умел говорить с толпой. Терявшийся до истерики перед кучкой людей, с которыми приходилось хитрить и искать лазеек, Пучагев был твердо уверен в себе, когда выходил к тысячным толпам народа. Для них он был желанный и жданный их государь, повелитель и вождь. Перед народом он не лукавил ни в чем, сердцем был с ним, и голос его был тверд и спокоен, когда говорил он с народом.

Салават восхищенно взглянул на высокую грудь царя, на уверенно поднятую голову в казачьей шапке, сдвинутой набекрень, на тяжелую, твердую поступь. Давилин накинул ему на широкие плечи богатую, крытую темно-вишневым сукном шубу. Трофим подал саблю...

- Пушку убрать! - громко скомандовал Пугачев с крыльца. - Изменник ты, Коновалов, в кого хошь налить?!

И, обратясь к Давилину, резко напомнил:

- Сказано - дать коня!

Пушка, стуча колесами, мгновенно скрылась за поворотом.

Из темноты подвели под уздцы двух коней.

Пугачеву всегда подавали двух лошадей под седлом. Ширококостный и мускулистый, хотя и не отличавшийся полнотой, он быстро утомлял лошадей. На этот раз не предстояло дальней езды, и Пугачев кивнул Салавату.

- Садись.

- Царский ведь жеребец, - почтительно возразил Салават.

- Садись! - настойчиво произнес Пугачев.

Четверо казаков с оружием в руках окружили их, пятым вскочил на седло "дежурный" Давилин. У двоих казаков в руках закачались зажженные фонари. Отблеск огней сверкнул на лезвиях сабель, на стволах ружей, на бляшках сбруи.

В конце улицы стоял глухой гул: казаки оттесняли толпу в темноту ночи между двумя рядами домов и длинных заборов. Толпа волновалась. Пугачев услыхал гортанные звуки невнятной и чужеродной речи.

- Ваши? - спросил он, склоняясь к Салавату.

- Наши.

Они подскакали вплотную к толпе. Здесь шла молчаливая давка. Казаки древками пик преградили улицу поперек. Толпа рвалась, но не могла сломить крепкой казачьей стены. Озлобление толпы накалялось задорными криками, долетавшими из далеких задних рядов. Вот-вот заварится жаркая свара...

- Кто не пущает народ к своему государю?! - выкрикнул Пугачев, подъехав к толпе.

- Бунтуют башкирцы, ваше величество, - четко отрапортовал хорунжий. На вашу персону грозятся...

- Врешь, собачий ты сын, не одни башкирцы - и заводские на вас, изменников. Ты царю не клепи! - откликнулись из толпы.

- Пики убрать! - приказал Пугачев.

- Яшагин* царь Пётра Федорыч! - выкрикнул Салават. - Яшагин!

______________

* Яшагин! - Да живет! Да здравствует!

- Яшагин! - подхватила толпа и хлынула в улицу, заливая ее и смешав ряды казаков, по приказу царя убравших свои пики.

Салават выхватил горящий фонарь из рук казака и поднял его, освещая лицо Пугачева.

- Жягетляр! - крикнул он и обратился к толпе по-башкирски: - Здесь перед вами великий царь, знающий все сердца, славный, милостивый и отважный. Я, Салават, начальник башкирских войск, говорю вам: слушать во всем царя. Он, как отец, хочет для всех народов мира и счастья.

- Яшагин цар Пётра! - крикнул рядом толстый Кинзя.

Толпа подхватила его клич.

- Многие лета царю Петру Федорычу! - раздался из толпы голос того, кто кричал о заводских рабочих.

- Ур-ра-а! - подхватили русские.

- Ур-ра-а! - закричали и казаки, и простой этот клич передался башкирам и тептярям и прокатился по всей толпе.

Пугачев снял шапку перед народом.

- С чем пришли, дети? - спросил он толпу.

- Наста киряк, балалар'м? - перевел Салават вопрос.

И тогда прорвалась разом из всех грудей тысячеустая, пестроголосая жалоба:

- Измену затеяли казаки.

- Пошто на Яик собираются? Нас покинуть!..

- Сами звали вставать, да пятки подмазали салом!

- Негоже тебе так, Пётра Федорыч, наш ты царь, не боярский - пошто допущаешь измен от казаков?! - внятно сказал длиннобородый седой старик, вытолкнутый толпою вперед.

- Ты кто, батюшка? - спросил Пугачев.

- Рудоплавщик, надежа-царь. Ходоком от заводу прислан к тебе. В поклон пушку да десять ядер привез. Заводские мужики повелели тебе сказать, что животы за тебя положат. Иди, хочешь, к нам - не дадим в обиду. Пушки сольем, сабли скуем, пики... Ан ты от нас на казачью сторону хошь уходить! А нас на расправу бросить.

Пугачев осмотрел толпу.

Высокие остроконечные шапки, ушастые шлемы с меховыми назатыльниками, падающими на плечи, доспехи из лошадиных шкур, с гривами, развевающимися вдоль всей спины воина, гнутые луки за плечами, боевые топоры...

Молодой башкирин приблизился к Салавату и горячо говорил ему на своем языке.

Толпа башкир и татар одобрительно рокотала в поддержку его слов.

- Чего говорит? - спросил Пугачев Салавата.

- Сказыват - лучше ты, государь, вели казакам нас насмерть побить, чем бросить башкирский народ... Когда в Яицкий городок пойдешь - на дороге ляжем... топчи лошадьми - нам хуже не будет... Нам как без тебя воевать? Вешать, казнить будут нас, деревни пожгут, детей убьют, женщин...

Пугачев махнул шапкой - и все утихли.

- Слушайте, дети! - громко сказал он. - Я, ваш государь, словом своим и именем божьим вам обещаю: никто не пойдет в Яицкий городок. Казаки, развязывай ваши возы! Тут будем стоять. Ладно ли, дети, указал? - обратился Пугачев к толпе башкир и татар.

- Ярар! Ладно! - ответил за всех Салават.

- Многие лета живи! - крикнул Давилин, делая вид, что казаки рады, как все, царскому повелению.

- Здравствуй, наш государь! - подхватил Овчинников.

И толпа работных людей и крестьян, десятитысячная толпа откликнулась кличем восторга и торжества. Народ победил-таки яицких вожаков...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Целую ночь просидел Салават с царем.

В соседнем покое посапывал молодой Пугачонок. Давилин спал у порога, загородив своим телом вход в "дворцовую" горницу. Единственная свеча оплывала с треском, и сало с нее стекало на скатерть.

Перед Пугачевым стояла старинная серебряная чаша, наполненная вином, но он не пил, увлеченный беседой о вольном народе, который сегодня помог ему покорить казаков.

Царское слово, сказанное перед многочисленной толпой, не могло быть нарушено. Царь не мог стать обманщиком, - это было ясно и казачьим вожакам, которым оставалось молча досадовать, что народ раздавил их заговор.

Бродяжная жизнь Пугачева много кидала его по России, но никогда не приходилось ему добредать до башкирских кочевий, побывать на горных заводах Урала. Вот почему, отправляя к башкирам свой манифест, он держался слов Салавата, сказанных в доме Ереминой Курицы, и потому же во всем, что касалось жизни заводов и заводских крепостных людей, положился он на Хлопушу.