Мария Неклюдова - Искусство частной жизни. Век Людовика XIV

Мы располагаем несколькими примерами того, как могла развиваться «нежная дружба». Было бы соблазнительно начать этот список с герцога де Монтозье, который добился руки Жюли д’Анженн, долгим служением завоевав ее признательность. Однако тут следует учитывать, что поведение будущих супругов не только соответствовало новой модели отношений, разрабатывавшейся в особняке Рамбуйе, но, в свою очередь, послужило образцом для прециозниц второго поколения, сформировавшегося к 1650-1660-м гг. Поэтому неизбежно возникает вопрос, в какой мере идеал длительного ухаживания был вдохновлен конкретным примером четы де Монтозье, а в какой — общей идеологической установкой. Но так или иначе отношения, сложившиеся за четырнадцать лет дружеского общения, выдержали испытание браком: после свадьбы герцог не перестал уважать чувства жены и «всегда спал [с ней]… без ночного колпака, хотя она даже просила надевать его». [87] Таллеман де Рео Ж . Занимательные истории. С. 147. Иными словами, даже в интимном пространстве он был готов соблюдать правила вежества, обычно предназначавшиеся для «частного публичного» пространства.

Другим примером «нежной дружбы» должны, по-видимому, служить отношения между «Сафо» и «Акантом», тем более что идея «Карты страны Нежности» возникла в их разговорах и переписке. О них мы будем подробно говорить в четвертой главе, здесь же заметим, что Пелиссон не был единственным «нежным другом» госпожи де Скюдери, хотя, безусловно, занимал важное место среди ее душевных симпатий. Это отнюдь не бросало тень на репутацию писательницы, поскольку «нежная дружба» в равной мере могла соединять супругов, влюбленных и друзей. У госпожи де Скюдери, признанной королевы страны Нежности, был небольшой круг приближенных «нежных друзей» обоего пола, ревниво относившихся к тем, кто пытался проникнуть в их ряды. Быстрое превращение Пелиссона из обычного знакомого в «нежного друга» вызвало раскол в этом маленьком государстве, причем главными противниками возвышения «Аканта» оказались дамы. Эти смуты в стране Нежности показывают, что окружение «Сафо» уже не воспринимало статус «нежного друга» как свидетельство ее личных симпатий и требовало коллективного решения по поводу того, кто может быть допущен в число посвященных, а кто — нет. Писательнице пришлось напомнить, что речь все же шла о ее персональном выборе. При этом, обращаясь к бунтовщикам, она заметила:

Никогда не думала, о мои нежные друзья, что мне придется оправдываться перед вами за свое поведение, напротив, я всегда полагала, что вы будете его оправдывать перед теми, кто захочет его осудить. [88] Описанию этих событий посвящено «Сообщение о том, что недавно произошло в Нежности, с прибавлением речи, произнесенной правительницей тех мест перед обитателями старого города». См.: Scudéry М. de, Pellisson P., et al . Chroniques du Samedi… P. 321–325 (цит. с. 322).

Упрек госпожи де Скюдери напоминает о том, что сплоченный круг друзей был для нее важен не только в эмоциональном, но и в практическом плане. Незамужняя женщина, избравшая свой собственный, независимый образ жизни, она была особенно уязвима и нуждалась в поддержке. Так, Таллеман де Рео, рассказывая о мадмуазель Поле, которая тоже отличалась самостоятельностью и, несмотря на множество поклонников, не вышла замуж, предпочитая жить сама по себе, дает понять, сколь важны бывали в таких случаях дружеские отношения. Если бы не дружеское участие нескольких замужних дам с безупречной репутацией, мадмуазель Поле ожидала бы полная изоляция. Благодаря им она смогла стать завсегдатаем особняка Рамбуйе и занять заметное место в парижском обществе. [89] См.: Tallemant des Réaux . Historiettes. Т. I. P. 475–476. В этом смысле «Сафо» тоже зависела от своих «нежных друзей», чье одобрение служило общественной гарантией ее поведения. Нет сомнения, что за пределами избранного круга ее отношения с «Акантом» могли истолковываться как любовные, и, как мы видели, современники вовсю потешались над внешней непривлекательностью пары. Но до тех пор, пока поведение ее ближайших друзей оставалось неизменным, общество могло быть уверенным в отсутствии настоящего скандала, и злословие не наносило серьезного урона репутации дамы.

Итак, «нежная дружба» могла описывать отношения как между полами, так и внутри одного пола. К примеру, в 1665 г. Эспри Флешье, которому предстояло стать известным проповедником и епископом Нимским, использовал это выражение, чтобы показать различие между светской вежливостью и дружеской непринужденностью. Однажды на прогулке Флешье встретился знакомый, который попросил разрешения к нему присоединиться:

Я отвечал на его комплимент со всей возможной любезностью, заверив, что я от его общества лишь выиграю, а он от моего останется внакладе, что в моем распоряжении лишь те прекрасные мысли, которые мне внушит его беседа, и что ничто меня так не обязывает, как его доброе мнение обо мне и честь, которую он мне оказывает, пожелав присоединиться к моей прогулке. После этих начальных любезностей, которыми обмениваются, испытывая друг к другу уважение, но еще не имея привычки, даваемой нежной дружбой, мы разговорились об общих новостях… [90] Fléchier E . Mémoires sur les Grands-Jours d’Auvergne (1665). Paris: Mercure de France, 1984. P. 311.

Заметим, что Флешье бывал в особняке Рамбуйе и взлетом своей карьеры во многом был обязан герцогу де Монтозье. Упоминание «нежной дружбы» четко указывает на круг общения молодого аббата, на его причастность к салонной культуре. Он, кстати, был не единственным духовным лицом, говорившим на языке прециозниц. Еще одним постоянным посетителем «голубой комнаты» был Антуан Годо, за малый рост и поклонение Жюли д’Анженн прозванный «карликом Жюли». В 1636 г. кардинал де Ришелье, высоко ценивший его духовную поэзию, сделал Годо епископом Грасским. Истово исполняя свои обязанности, епископ в минуты досуга переписывался с «Сафо», которая именовала его «Сидонским магом» и пеняла на его занятость:

Вы вините меня в том, что я отдаю должное людям, лишь когда с ними вижусь; поверьте, даже не видя вас, я остаюсь верен долгу, и мое сердце хранит память о превосходной Сафо, поэтому ей не стоит опасаться, что я способен ее позабыть или испытывать к ней менее нежное почтение, чем когда мы в одиночестве прогуливались по аллеям Исси. Не знаю, делает ли она, столь похваляющаяся своей нежностью, хоть половину этого и есть ли мне место среди стольких героев, героинь, принцев, смельчаков, галантных кавалеров и дам, которыми наполнено ее воображение. [91] Scudéry М. de., Pellisson P., et al . Chroniques du Samedi… P. 219–220.

Как мы видим, язык «нежности» использовался, с одной стороны, в качестве нейтральной территории, где даже духовное лицо могло на время отрешиться от своей основной жизненной роли; с другой — как обозначение близости, прежде всего душевного и духовного характера. В пользу такой «чисто духовной галантности» [92] Ibid. P. 342n. высказывался и известный христианский моралист отец Лемуан — что, впрочем, не удивительно, учитывая его принадлежность к иезуитскому ордену, искавшему компромисс между мирской реальностью и требованиями религиозной жизни. Годо по своим взглядам был близок к янсенистам, яростным противникам иезуитов, однако в этом вопросе он солидарен с последними. В прециозности, или, по его собственному выражению, в «сафонизме» (слово «прециозность» еще не вошло в оборот), он видел особую систему духовных и философских убеждений. Так, в феврале 1654 г. он писал госпоже де Скюдери: