Мария Неклюдова - Искусство частной жизни. Век Людовика XIV

Акант — Сафо

Хотя я надеюсь иметь сегодня честь видеть вас в одиннадцать и нынче — обычный день наших собраний, [223] То есть суббота. не могу удержаться и не написать вам эту записку.

и все же вы угрожаете влюбленным самой жестокой казнью — что бы они ни предпринимали, им никогда не оказаться в числе ваших нежнейших друзей. Наверно, те, кто весь век проводит в Швеции или в Лангедоке, [224] Оба места названы не случайно. Вплоть до отречения Кристины, королевы Шведской (1626–1689) (в 1654 г.), один из самых притягательных в Европе для людей ученых. Что касается Лангедока, то историческое противопоставление северного парижского региона и «страны языка „ок“» еще не утратило своей актуальности. способны прочесть эти слова без содроганий. Но когда видишь Сафо раз в неделю, когда имеешь перед глазами тех, кого она награждает этой нежной и истинной дружбой, когда знаешь ей цену, как знаю я, — тогда, скажу вам, мадмуазель, это невыносимо; и сам Амур — я говорю о Любви в гневе, со всеми стрелами, ей данными, будь они из свинца (как вам известно, эти самые острые), — не столь грозен и непреклонен. Возможно ли, что справедливейшая в мире особа тут оказалась несправедлива? Что она пожелала лишить прекрасную Альфизу единственного слуги, тогда как та хотела бы принести ей в дар тысячу и всегда отзывается о ней с беспредельным почтением? Что она столь жестоко карает меня за невольный промах? Что она в прозе запрещает мне то, что позволила в стихах? Что ее куплет оказался всего лишь песенкой? Нет, я не желаю этому верить и полагаю, что вы ищете способ отказаться от оговоренных шести месяцев , {5} 5 ** [Приписка на полях]: Об этих шести месяцах говорилось выше, в одном из предшествующих писем. [227] воспользовавшись привилегией вашего племени, [225] Госпожа де Скюдери была родом из Нормандии, поэтому — в соответствии с региональными стереотипами — была склонна забыть о данном слове. В современном французском уклончивый ответ до сих пор именуется «нормандским». Впрочем, Пелиссон мог иметь в виду и пресловутое непостоянство женского пола, хотя такая аллюзия скорее могла обидеть г-жу де Скюдери, нежели шутка по поводу «нормандских» черт ее характера. и потому схватились за этот предлог, видя, что другого я вам не дам. Но что бы вы ни делали, мадмуазель, уверяю вас, моя дружба не менее упорна, чем любовь. Надеюсь, она представит столько доказательств своего величия, искренности и нежности, что в конце концов вы устыдитесь не воздать ей по заслугам, пусть не через шесть месяцев, так через шесть лет. Но, умоляю, лучше не так долго. Это слишком длительный срок для желания, подобного моему. Вместо наших раздоров давайте лучше установим доброе согласие между вашей дружбой и моей любовью. Этот Амур — послушное дитя, он позволит дружбе собой руководить, будет ее почитать и воздавать ей почести, признает ее законы и, возможно, свершит более своих братьев, дабы избежать вашей немилости. Я призываю на помощь прелестную Ажеласт [226] Анна Боке, соседка и подруга госпожи де Скюдери. и, если пожелаете, прошу ее рассудить, сколь обоснованно мое предложение. Но, мадмуазель, я изъясняюсь с недостаточным почтением, между вами и мной не может быть суда, подданный не вступает в переговоры с монархом. И вы, мадмуазель, поступите так, как пожелаете. Но и я буду делать, что пожелаю, а я желаю вас чтить, уважать и почитать более, нежели на это способны ваши нежные друзья и в настоящем, и в будущем. Я мог бы сказать и больше, но ящик для писем {6} 6 *** [Приписка на полях]: Похоже, что через несколько лет уже никто не будет знать, что такое ящик для писем. Господин де Виллайер, [228] докладчик в Парламенте, придумал способ доставлять записки из одного квартала Парижа в другой и расставил ящики на углах главных улиц. Он получил привилегию от короля (или она была ему дарована), по которой только он имел право устанавливать такие ящики; затем во Дворце [правосудия] он открыл бюро, где за одно су продавали отпечатанные билеты, помеченные особым знаком. На них значилось лишь: «Доставка оплачена… дня… месяца года тысяча шестьсот пятьдесят третьего или пятьдесят четвертого». Чтобы ими воспользоваться, надо было вписать день и месяц, затем завернуть в один из них записку, которую вы написали другу, и бросить в ящик. Те, кому было велено открывать эти ящики три раза в день, разносили записки по указанным адресам . открывают в восемь часов, и я хочу послать эту записку через его посредство.

Сафо — Аканту

Как вижу, сударь, вы уверены, что раз ваши достоинства принудили господ академиков нарушить собственные правила, [231] Пелиссон был избран во Французскую академию 17 ноября 1653 г. Вопреки установленным правилам, ему заранее было обещано первое освободившееся место (число академиков ограничивалось сорока). то я должна поступить так же и принять вас в ряды моих нежнейших друзей, хотя вы еще не в состоянии быть принятым. Но, сударь, это далеко не одно и то же, ибо вы, без сомнения, обладаете всеми необходимыми качествами, чтобы достойно занимать место, предоставленное вам этими господами, но у вас их в избытке для того, чтобы добиться моего дружеского расположения, ибо этому препятствует страсть, которой вы одержимы. Это не значит, что я впадаю в противоречие, ибо один ничтожный куплет, что влюбленные не виноваты, отнюдь не доказывает, что я должна считать своими нежными друзьями всех безвинных. Так что, сударь, вы можете любить без всякой вины, но при этом невозможно, чтобы вы не были у меня чуть менее на хорошем счету. Без сомнения, я почитаю вас так же, как если бы вы не были влюблены, и, может, даже несколько больше, но моя привязанность к вам менее крепка. Ибо для меня величайшая сладость дружбы — в мысли, что я приношу чувствительную радость тем, кого ею одариваю, и нет ничего удивительного, что я не награждаю всей нежностью тех, кто не в состоянии ощутить ее как сладчайшую вещь в мире. Поэтому не думайте, будто я ищу предлог, дабы разорвать договор о шести месяцах, который я с вами заключила, или что я хочу воспользоваться привилегией своего края. Напротив, я от него не отказываюсь и пребываю в прежнем расположении чувств. Не думайте, что я хочу отнять пленника у прекрасной Альфизы или считаю, что дружба может присвоить себе права любви. Я никогда не вступлю в столь безосновательное соперничество с сомнительным исходом. Но не ждите, что я поверю, будто Любовь, о которой вы говорите, послушное дитя, и будто ею легко управлять. По правде говоря, эпитет «послушное дитя» неуместен там, где вы его поставили. Мне, сударь, доводилось видеть Амуров нормандских, парижских, провансальских, из Пуату и из других мест. Но в какой бы части королевства я с ними ни сталкивалась, все они казались мне непослушными, капризными и неисправимыми. Даже их игры напоминают войну; эта истина хорошо известна художникам, которые часто изображают их спорящими, и, откровенно говоря, слишком послушная Любовь никогда не будет столь же мила, как лукавая. Да и не может быть Любви такого рода. Если бы она существовала, то ее заметили бы на похоронах Вуатюра, где их было такое множество, или на свадьбе госпожи де Шатийон, собравшей Амуров со всего света. {7} 7 * [Приписка на полях]: Отсылка к сочинению господина Саразена, названному «Похороны господина де Вуатюра», [229] и к сочинению самого господина де Вуатюра по случаю брака госпожи де Шатийон: [230] оба описывают разные роды Любви . Сказать по чести, мне не приходилось ранее встречать гасконских Амуров. [232] Пелиссон был родом из Гаскони. По всем приметам они должны быть непослушней прочих, и охотно верю, что по части лукавства гасконский амурчик так же отличается от нормандского, как хорошенькая обезьянка от парижского малыша. Так что судите сами, сударь, можно ли поверить, чтобы тот, о котором вы говорите, оказался столь послушным дитятей и с готовностью уступил, став данником Дружбы. Что до меня, то, откровенно говоря, я за это не поручусь. Довольствуйтесь тем, что входите в число друзей, заслуживших большое мое уважение и даже дружбу; что до нежных друзей, которым мне трудно подобрать определение и которых у меня сейчас совсем немного, то об этом даже и не помышляйте. Ибо, учитывая расположение вашей души, вы, скорее всего, даже не сможете вполне ощутить сладость моей дружбы. Но, дабы закончить тем, с чего начала, и выказать вам наибольшую нежность, на которую я способна, признаюсь, что если когда-нибудь я решу сделать такое же неслыханное исключение в дружбе, какое сделали для вас господа академики, нарушив собственные установления, то вы станете единственным любовником в мире, получившим место среди моих нежных друзей; однако не хочу вводить вас в заблуждение, я не вижу, чтобы дело к тому шло, и могу лишь дозволить вам надеяться, что это не невозможно.