Александр Лепехин - Тула. Материалы для истории города

Уже больше полугода по Европе кубарем катилась вторая мировая война, но никто еще не знал, что через год грянет Великая Отечественная. Прощание с детством оказалось очень скорым.

По признанию самого Василия Петровича шестьдесят лет спустя, этот период, с одной стороны, был наиболее тяжелым в его жизни, а с другой, – вспоминая прошлое, лучшего времени, чем детство, не сыскать.

Ведь он тогда обладал полной свободой, которую никто не мог ограничить. Того же озорника Петьку в самый интересный момент обычно звала домой властная мать, отчаянная бессарабская цыганка Ольга Евдокимовна. А тут гуляй, Вася!

Петькин отец Иван Дмитриевич славился в округе как плотницких дел мастер, хотя и служил в пожарной команде, которая располагалась рядом с драматическим театром, где сейчас филармония. Спортивного вида, но добрый и мягкий по натуре, он страшно боялся войны.

Но от судьбы не уйдешь, сколько не бегай. Когда фашисты оказались недалеко от города, Иван решил отправить свою семью в деревню. Однако получилось как раз наоборот: ее заняли немцы, а в Тулу они так и не вошли.

Приводя в порядок пожарную технику, Петькин отец сжег ногу, вылив на себя кастрюлю с кипятком. Несколько месяцев нога болела, а как только поджила, его взяли на фронт. Будучи артиллеристом, он вскоре погиб под Вязьмой.

Когда домой пришла «похоронка», Петька взял ее и долго-долго не показывал матери, которая все ждала своего Ивана. Лишь много месяцев спустя пришло письмо от командира. Его Клейменов вынес с поля боя, но был убит снайперским выстрелом наповал.

Для Тулы самый тяжелый период наступил в октябре сорок первого года. После взятия Орла и Калуги немцы устремились вперед. Над городом оружейников нависла смертельная угроза. С 8 октября началась эвакуация оборудования и рабочей силы оборонных предприятий в восточные районы страны.

Очевидцы вспоминали, как в Барнауле среди голой степи ставились токарные станки, и рабочие на лютом холоде обтачивали корпуса артиллерийских снарядов. Пурга, мороз, а за станками стояли женщины да подростки-маломерки с ящиками под ногами. Стены будущего заводского корпуса только возводились, и не было никакой крыши над головой.

Отстояв смену, человек ковыляющей походкой медленно передвигался к своей землянке, чтобы здесь на короткое время забыться и уснуть. Хорошо, если ее удалось вырыть загодя, а то приходилось ковыряться в мерзлой земле. В углу обычно топилась маленькая печурка, и уставшие люди сваливались вокруг нее без сил в полном изнеможении.

Когда Гудериан подошел к Туле, то по радио передали сообщение, что на станции Лихвенская есть запасы продуктов питания, и дабы они не достались врагу, населению предлагалось их взять.

Что тут началось! Один мужик едва не утонул в цистерне с подсолнечным маслом. Другой взял на спину неподъемный мешок крупы или муки весом не менее пяти пудов. Чувствуя, что не донести до дома, он вспорол его и отсыпал какую-то часть непосильной поклажи прямо на землю. А тут, откуда ни возьмись, рядом оказались проворные бабки с совочками, которые шустро подобрали высыпанные остатки,

Дальше – больше. Пошел грабеж частных домов, чьи жители эвакуировались на восток. Отец Василия по возрасту не мог быть призван в действующую армию, а по роду занятий не подлежал никакой эвакуации. Оба среди немногочисленных соседей оставались дома, с трудом пережив хмурую осень и на редкость морозную зиму.

Было холодно и голодно. Температура воздуха доходила до минус сорока градусов, когда даже воробьи на лету замерзали. Занятия в школе на неопределенный срок прекратились. Друзья разъехались кто куда.

Еще недавно довольно шумные улицы опустели. Их перерезали оборонительные рубежи, которые протянулись недалеко от южной окраины, по улице Льва Толстого, а также от железнодорожного моста до реки Упы. Город оружейников будто замер в ожидании нашествия врага.

Но жизнь в нем не прекращалась ни на минуту. Было вырыто свыше 14 тысяч погонных метров противотанковых рвов, воздвигнуто более полукилометра баррикад, установлены тысячи ежей и протянуто 20 с лишним километров проволочных заграждений. Даже стены и башни древнего кремля ощетинились пулеметами. Во дворах своих домов жители строили бомбоубежища, рыли окопы и ячейки на случай обороны от неприятеля. Хорошее бомбоубежище имелось в доме № 44 по Воронежской улице, ныне Оборонной, где жил директор завода Сергей Михайлович Шалашников. Туда нередко приходили во время сильного обстрела жители соседних домов.

В целом Тула сравнительно слабо подверглась разрушительному действию бомбардировок и артиллерийского огня. Немцы, в основном, бомбили железнодорожный вокзал и службы, расположенные рядом с ним. Заводы они практически не бомбили, зная, что там ничего нет, кроме пустых корпусов.

Рядом с домом через соседний двор на углу улиц Воронежской и Тимирязева была размещена наша 152-мм гаубица, которая успела дать от силы семь-восемь выстрелов по врагу. А потом последовало три ответных выстрела. Сначала небольшой перелет, затем недолет. Третий выстрел оказался последним. От точного попадания часть расчета погибла, а пушка была повреждена.

Но там осталось много снарядов, которые лежали в ящиках. Местная ребятня живо нашла им применение, делая ведра из гильз и прикрепляя к ним ручки.

Самое страшное впечатление от войны – это жуткое число невосполнимых потерь. Еще одним ее печальным следствием боевых действий явился нескончаемый поток раненых. Не все из них возвратились в строй, многие так и остались инвалидами и калеками.

В Туле было размещено большое количество эвакогоспиталей. Под госпитали использовались многие школы и другие учреждения. Только что открытая перед самой войной школа № 18, которая располагалась рядом с его домом, стала госпиталем, а впоследствии – городской больницей.

Раненых перевозили в обычных грузовиках, накрытых брезентом. Их заворачивали в цигейковые одеяла и обкладывали химическими грелками, пакетами из твердой бумаги, куда заливалась вода. После этого происходила своеобразная химическая реакция, и она два-три часа работала, как горячая печка.

В ходе декабрьского наступления наших поиск немцев от Тулы удалось отогнать раз и навсегда. В феврале 1942 года занятия в школе возобновились. Но поскольку 13-я школа была еще чем-то занята, некоторое время ее ученики проучились в школе № 6, что на улице Жуковского.

Потом эту школу перевели в самый центр города, на угол улиц Советской и Коммунаров (теперь проспект Ленина). Здание впоследствии не сохранилось, его снесли, но в нем на какой-то период остались учиться девочки, когда в стране было принято нововведение относительно раздельного обучения в зависимости от пола.