Павел Кочемаров - Энергетика истории. Этнополитическое исследование. Теория этногенеза

Что же до прочих атрибутов демократического режима, то легко заметить, что все они имеют либеральный характер. Основополагающий принцип плюрализма базируется на либеральной идее о человеческой личности как высшей ценности и на приоритете прав личности перед государством и обществом (Локк). Всё остальное просто вытекает из принципа плюрализма – многопартийность и парламентаризм, оппозиция и выборность, состязательность и компромиссность; свобода слова, печати, собраний и прочие гражданские свободы – всё это уже заложено в либерализме. В либеральной же концепции личности коренятся всевозможные «права человека». (Кроме, пожалуй, социальных прав, которые есть вотчина социализма.) Все «демократические» идеи и ценности – суть либеральные идеи и ценности, и ничего специфически «демократического» в них нет. Так что общеидеологическое содержание «демократии» и либерализма одинаково. Было бы куда справедливее называть политический режим, выделяемый на основе таких атрибутов, – «либеральным», а не «демократическим» или, скажем, «либерально-демократическим», имея в виду, что все его сущностные характеристики относятся к либеральному компоненту.

Но у классического либерализма и демократии есть один пункт расхождения. Классический либерализм отделяет прирождённые и неотъемлемые права личности от прав политических, т. е. не считает последние прирождёнными и неотъемлемыми. Декларация прав человека и гражданина 1789 года провозглашает: «Люди рождены и живут свободными и равными перед законом». Но равенство перед законом не означает равенства политических прав. В трудах идеологов классического либерализма проводится чёткое различие политической свободы (право на участие в осуществлении государственной власти) и личной свободы (независимость личности от государства, невмешательство государства в личные дела). Что касается политического полноправия, то обладание им либералы считали уделом только социально свободной и независимой личности. А поскольку такая свобода в индивидуалистическом обществе основывается на экономической самостоятельности, то классический либерализм выставляет условием политического полноправия обладание собственностью. «Классическая либеральная буржуазия была не демократична, а просто верила в конституционализм, светское государство с гражданскими правами и гарантиями для частного предпринимательства и правительство, защищающее налогоплательщиков и собственников» [54]. От демократии же либеральные институты ограждались различными цензами (имущественным, образовательным, оседлости).

Однако позиции умеренных либералов были довольно уязвимы, политические радикалы напирали, и вскоре, на рубеже XIX–XX веков, либерально-конституционные режимы демократизировались. С этого момента либерализм и демократия сосуществуют и сжились настолько тесно, что их зачастую путают, именуя либерализм демократией и наоборот.

Что нового принесла демократия, что она добавила к существовавшему прежде без неё либерализму? Ответ очевиден – политическое равенство. Равенство, конечно, формальное, – ибо, хотя все имеют право стать президентом или депутатом парламента, в реальности это достижимо для немногих. Теперь право избирать и быть избранным в органы государственной власти получили не только кучка состоятельных буржуа, но всё взрослое мужское (а затем и женское) население. И ничего более.

Обычно, когда заходит речь о демократии, приходится слышать, что демократические нормы – это законность, равенство, справедливость…

Справедливость – понятие слишком объёмное и если касается как-то демократии, то лишь одним каким-нибудь боком. Справедливость сама по себе относится к сфере этнического сознания, так как каждый народ «ведает право» по-своему. Что же до демократии, то она и в Африке – демократия, одна для всех. В обыденном сознании справедливость часто отождествляется с равенством. Здесь именно такой случай. Демократия есть равенство политических прав; такое равенство демократы считают справедливым. Отсюда и ассоциативное употребление понятия «справедливость» в приложении к демократии. А поскольку термин «демократия» находится в тесной связи с понятием «равенства», то он начинает употребляться в качестве синонима последнего («социальная демократия»). О демократии можно утвердительно сказать лишь то, что она считает справедливым равенство в определённом отношении, а именно в отношении политических прав. Но поскольку она, таким образом, находится в смысловых ассоциациях и с «равенством» и со «справедливостью», то в обыденном сознании и словоупотреблении становится синонимом того и другого. В результате значение этого узкоспециального политического термина начинает безбрежно расширяться и безмерно мифологизироваться. В этой банальной неясности, нерасчленённой мешанине обыденного сознания коренятся идеалистические представления, прекраснодушные утопические взгляды на демократию как на некое совершенное общество, образец, идеал.

Подведём итог: демократия как идеология есть лишь путаница мыслей. Что же выпадает в осадок? Остаётся восходящее к античной традиции определение демократии как формы правления. Сформулируем его, скажем, так: демократия – это форма правления, при которой политическими правами обладает большинство народа, и для всех граждан эти права формально равны.

Как форма правления демократия занимает законное место среди других форм. По количеству людей, осуществляющих власть в государстве, традиционно выделяются три формы правления: монархия (власть одного человека), олигархия (власть немногочисленной группы людей) и демократия (власть всего народа, огромного его большинства). Имеются в виду только законные, не тиранические формы правления, т. е. монархия – строй, в котором вся полнота власти принадлежит одному лицу по закону; олигархия – также законодательно оформленная власть немногих лиц, выделенных по какому бы то ни было критерию (знатности, богатства, способностей и проч.). Так и демократия – каждый гражданин имеет право на участии в управлении государством по закону.

Олигархию и демократию нередко объединяют в республиканской форме правления и противопоставляют обе вместе – монархии. Здесь есть свой резон. Но, на наш взгляд, существует гораздо более существенное отличие демократии от всех прочих форм правления. Если монархия и олигархия всегда имеют прямой характер, то демократия имеет его не всегда; прямому правлению кладёт предел численность людей, наделённых политическими правами, – свыше этого предела оно уже невозможно. Прямая демократия осуществима в небольших по численности коллективах (таких, как греческий полис) с их довольно несложными и близко касающимися каждого гражданина делами. В крупных государствах с обширной территорией и многочисленным населением нет ни физической, ни технической возможности постоянно собирать не то что всех, а хотя бы значительную часть граждан для решения государственных дел; и при этом обеспечить их организацию и компетентность в многочисленных и сложных государственных проблемах. Особенно в современную эпоху, когда государственное управление усложнилось и приобрело многоотраслевую структуру, оно требует людей, обладающих особыми способностями, знаниями и подготовкой. Так что силой вещей из всего коллектива граждан выделяется небольшая группа людей, призванных профессионально заниматься делами государственного управления, – политическая элита. Формально общенародная, власть реально осуществляется именно данной группой лиц от имени народа. Прямая демократия превращается в представительную демократию, которая есть не что иное, как правление элиты – элитократия.