Николай Троицкий - Александр I и Наполеон

Париж в те дни стал штаб-квартирой 6-й коалиции. Союзные государи, их министры, дипломаты и генералы предались двум заботам. Одна из них — празднование одержанной победы, что выражалось в ежедневных молебнах, парадах, балах, визитах и просто в хозяйском лицезрении красот Парижа. Александр I преуспевал в этом больше других. Он бывал всюду, осматривал все и вся — от Академии наук до лечебниц для умалишенных (парижане острили, что после его посещений число женщин, сошедших с ума, возросло). Будучи неизменно в центре внимания, он ронял фразы, которые тут же записывались и становились историческими. Так, в Тюильри перед картиной с изображением Аустерлицкой битвы он сказал: «Здесь не стыдно вспомнить и об Аустерлице»; — а у 43,5-метровой Вандомской колонны, на вершине которой стоял бронзовый Наполеон, усмехнулся: «Если бы меня поставили так высоко, у меня закружилась бы голова». Роялисты усмотрели в царской усмешке добрый для себя знак и 9 апреля 1814 г. сняли с колонны статую Наполеона, заменив ее королевской лилией [121] B 1830 г. статуя Наполеона была возвращена на верх Вандомской колонны. Парижская коммуна в 1871 г. низвергла вообще всю колонну. В 1875 г. колонна с Наполеоном была восстановлена. .

Ощущая себя Агамемноном, царь все делал, что называется, в свое удовольствие, никому не подыгрывая и вынуждая всех приспосабливаться к нему. Так, он обрадовал роялистов, устроив богослужение на месте казни Людовика XVI, но и шокировал их: навестил императрицу Жозефину (долго беседовал с ней наедине, гуляя по парку), а затем почтил своим присутствием ее похороны.

К восстановлению королевства Бурбонов (что было второй заботой союзников) Александр относился сдержанно. По-видимому, лагарповский заряд отвращал его симпатии от дореволюционного, уже архаичного, хотя и легитимного режима. Кстати, Фредерик Цезарь Лагарп был опять рядом с Александром. Он приехал к царю в январе 1814 г. и уже три месяца не разлучался с ним как его личный советник. 10 апреля Александр демонстративно пожаловал ему высший орден Российской империи — св. Андрея Первозванного, хотя Лагарп имел в России только чин полковника.

Лагарп настойчиво «тянул Александра в сторону Бернадота». Сам Александр, не возражая в принципе против «шведского француза», готов был посадить на трон Франции даже Евгения Богарне. В штаб-квартире союзников Франц I стоял за регентство Марии Луизы, Фридрих Вильгельм III — за любой вариант без Наполеона и только Р. Каслри — решительно за Бурбонов.

К Бурбонам подталкивали царя близкие К нему эмигранты, в первую очередь — земляк и личный враг Наполеона К.О. Поццо ди Борго. Но решающим образом повлиял на Александра… Талейран.

В апрельские дни 1814 г. «хромой бес» развил фантастическую активность. Пустив слух, будто под Елисейский дворец, где хотел остановиться Александр I, заложена мина, Талейран поселил царя в своем особняке [122] Ныне этот особняк занимает посольство США во Франции. и тем самым резко увеличил свой политический вес. Затем он собрал меньше половины сенаторов и, не смущаясь отсутствием кворума, заставил их вотировать декрет о низложении Наполеона, скомплектовал и возглавил Временное правительство Франции, а главное, склонил Александра к признанию Бурбонов неотразимым в глазах царя аргументом: «Регентство или Бернадот — интрига. Только Бурбоны — принцип».

Зато судьбу Наполеона Александр решил, можно сказать, единолично. Притупилось ли в отмщенной душе царя личное чувство ненависти к повергнутому властелину мира, или он изобразил себя для саморекламы великодушным, а может быть, как победитель действительно проявил великодушие к побежденному, — как бы то ни было (скорее всего, было и то, и другое, и третье), Александр отверг возражения Талейрана, Каслри и даже Меттерниха и настоял на своей идее: сохранить за Наполеоном императорский титул и предоставить ему в пожизненное владение остров Эльбу, в 50 км от его родины — Корсики.

В разговоре с А. Коленкуром 2 апреля 1814 г. о судьбе Наполеона Александр сказал даже так: «Пусть он примет руку, которую я предлагаю ему, пусть удалится в мои владения, и он найдет там не только щедрое, но и сердечное гостеприимство. Мы дали бы великий пример миру: я — предложив, а Наполеон — приняв это убежище» [123] Этот разговор, со слов А. Коленкура, изложен у А. Тьера, В.К. Надлера и М.И. Богдановича. . Таким жестом независимо от того, в коей мере он был искренним, царь демонстрировал безмерное великодушие, как бы не ведая в чистоте побуждений, что тем самым он безмерно унижает Наполеона. Коленкур был слишком умен, чтобы принять всерьез такое предложение.

Наполеон первые пять дней после отречения, пока шли сборы к его отъезду на Эльбу, одиноко бродил по залам огромного дворца Фонтенбло, страдая от неприкаянности, а в ночь с 12 на 13 апреля принял яд. Со дня битвы при Малоярославце, где он чуть не попал в плен к казакам, император уже полтора года носил с собой опиум, который теперь выпил. Эта минута слабости стоила ему нескольких часов страданий, но смерть, коснувшись его, отступила: яд, очевидно, выдохся. «Я осужден жить», — сказал Наполеон тоже умиравшему от страха за него доктору.

20 апреля во дворе Фонтенбло, который с тех пор называют «Двором прощания», Наполеон простился со своей гвардией. «С такими людьми, как вы, я еще мог бы сражаться против ополчившейся на нас Европы, — сказал он. — Но часть наших войск изменила нам, а я не хочу междоусобной войны, она была бы бедствием для Франции <���…> Обо мне не жалейте. У меня есть миссия: рассказать потомству о великих делах, которые мы с вами совершили. Прощайте, дети мои! Я хотел бы обнять и поцеловать всех вас, но, по крайней мере, поцелую ваше знамя…» Преклонившись перед знаменем, Наполеон поцеловал его и ушел. Гвардейцы провожали его глазами, полными слез. Многие рыдали, как дети. А в далеком Лондоне величайший поэт страны, для которой Наполеон был главным врагом, Джордж Байрон писал другу: «Увы, мой бедный маленький кумир, Наполеон, сошел с пьедестала <���…> Это способно исторгнуть слезы расплавленного металла из глаз Сатаны»…

3 мая 1814 г. Наполеон прибыл на Эльбу. После стольких лет владычества чуть не над всей Европой теперь он владел кукольным государством в 223 кв. км. «Цезарю подарили державу Санчо Пансы!» — восклицают французские историки. Союзники разрешили Наполеону взять с собой генералов А. Друо, П. Камбронна, А. Бертрана, несколько слуг и батальон Старой гвардии (400 «ворчунов»). Приезжали к нему на Эльбу «мама Летиция», сестра Полина, Мария Валевская со своим и его четырехлетним сыном. Но Мария Луиза, хотя он заранее приготовил для нее и «римского короля» лучшие комнаты в своем палаццо, не приехала. Не могла приехать к нему и Жозефина. В те дни, когда он уезжал на Эльбу, она заболела и 29 мая. умерла. Ее врач потом так объяснит ему причину ее болезни и смерти: «Горе, тревога, тревога за вас».