Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

В моем понимании эти различия, скорее всего, восходят к двум различным клинописным версиям истории о Потопе. Обе эти версии почти наверняка содержали вавилонскую историю об Атрахасисе, а не историю из Эпоса о Гильгамеше. Таким образом, в классическом библейском тексте о Ное и Потопе мы можем увидеть отголоски неких «клинописной традиции J» и «клинописной традиции P».

Как библейские редакторы смогли превратить эту запутанную клинописную вязь в элегантно записанный чернилами древнееврейский текст – мы обсудим в следующей главе.

В предыдущей главе, я думаю, было достаточно убедительно показано, что библейская история о Потопе заимствована еврейской традицией из более древней вавилонской клинописной версии этой истории. Мы также видели несколько других примеров подобного заимствования – младенцы Моисей и Саргон в их маленьких кораклах, долгожители древности в книге Бытия. Каким образом могло происходить это заимствование? Как древняя клинописная история о Потопе и Ковчеге перешла в библейский рассказ на древнееврейском языке?

От ответа на этот вопрос до сих пор, как правило, уклонялись. По сути, мы имеем здесь дело с перемещением некоего текста из одной письменной культуры – вавилонской клинописи – в совершенно другую: еврейскую алфавитную письменность. Нам надо понять, где, когда, при каких обстоятельствах, а также почему и каким образом это могло произойти. Относительно истории о Потопе – в той мере, в какой эти вопросы вообще рассматривались, – высказывалось два типа предположений.

Согласно первому из них, история о Потопе существовала в Вавилоне и у евреев параллельно и независимо, начиная со второго тысячелетия до Р. Х.; при этом обе версии вышли из какого-то общего первоисточника [98]. Иными словами, история о Потопе уже была известна Аврааму в Уре и с тех древних времен жила в еврейской сначала устной, а затем и письменной традиции [99]. По моему мнению, однако, текстуальное сходство между XI главой Гильгамеша и библейским рассказом слишком велико для того, чтобы можно было считать его результатом двух долгих независимо развивавшихся традиций. Даже внутри вавилонской клинописной культуры история о Потопе претерпела за рассматриваемый промежуток времени (более тысячи лет) значительные изменения и циркулировала в различных вариантах. Исходя из этого, следует предположить, что еврейская версия, если бы она развивалась все это время независимо от вавилонских, отклонилась бы от них еще намного сильнее, сохранив лишь основу сюжета и несколько общих элементов.

Второй подход основан на том соображении, что пришельцы легко воспринимают и усваивают рассказы местных жителей, среди которых они оказались. Так, евреи, уведенные в вавилонский плен, очутились в среде, где бытовал определенный набор историй, выслушивали их от жителей вавилонских пригородов и вводили в собственный обиход – своего рода литературный осмос [132]. Данная теория предполагает, что вавилоняне просто обожали пересказывать чужестранцам свои истории – а может быть, ими было пропитано все вокруг, включая питьевую воду… Этот предполагаемый процесс не только недоказуем и в целом маловероятен, но он также не может нам объяснить, каким образом еврейский рассказ о Потопе оказался столь похожим на тщательно оформленное и структурированное литературное произведение – XI главу Эпоса о Гильгамеше.

Предлагаемое ниже альтернативное объяснение, состоящее из двух частей, пришло мне в голову во время чтения публичной лекции перед большой аудиторией. Лекция называлась «Новый взгляд на Вавилонский плен евреев»; она была прочитана в Британском музее вечером 26 февраля 2009 г. Перед этим я более двух лет готовил выставку

«Вавилон: миф и реальность», проходившую в Британском музее с 13 ноября 2008 г. по 15 марта 2009 г., и за это время много чего обдумал и написал о Вавилоне. Древние источники, звучавшие голосами на аккадском, на арамейском, на древнееврейском языке, вращались передо мной как одежки в барабане стиральной машины. Но, несмотря на эту долгую сосредоточенную работу и на простоту излагаемой здесь мысли, она пришла мне в голову лишь незадолго перед закрытием выставки и в самом конце приуроченного к ней лекционного курса.

Вавилонский плен, несомненно, определяет место и время знакомства евреев с клинописной традицией, поскольку именно в данный период евреи жили в вавилонской среде. Эта основная идея высказывалась ранее многими исследователями, так что в ней нет ничего нового. Новое же заключается в объяснении того, каким образом происходило это знакомство и последовавшее заимствование текстов и сюжетов.

Мое объяснение состоит в том, что заимствования были сделаны в процессе обработки существовавших еврейских текстов и первоначального сведения их в корпус еврейской Библии. Надо было дополнить этот корпус рассказами о самых древних временах – и тут пригодились клинописные источники. Насколько я знаю, это новая идея.

Механизм данного заимствования состоял в том, что некоторые представители еврейского народа, занимавшие в своей среде важное положение, изучили клинописную письменность и смогли сами напрямую познакомиться с вавилонскими историями, которые они затем переработали и наполнили новым смыслом для нового употребления. Это, насколько мне известно, тоже новая идея.

Можем ли мы убедительно обосновать предложенный здесь четырехчастный тезис?

Для этого нам надо сначала вспомнить, каким образом евреи оказались в столице царя Навуходоносора, затем представить себе, какое влияние оказал на них опыт их жизни в Вавилоне, и, наконец, понять, как и почему вавилонские сюжеты о долгожителях древности, о Потопе и о младенце в лодке были восприняты их собственной литературной традицией. Несколько поистине удивительных клинописных табличек, в основном хранящихся в Британском музее, помогут нам в выполнении этого плана.

Утром 16 марта 597 г. до Р. Х. Иехония, восемнадцатилетний царь Иудеи, увидел, что Иерусалим окружен армией вавилонского царя Навуходоносора II. Вот как описывается это в Библии:

8Восемнадцати лет от роду Иехония стал царем; три месяца царствовал он в Иерусалиме; имя его матери – Нехушта́, дочь Элната́на, из Иерусалима. 9Его дела были так же ненавистны Господу, как и дела его отца. 10Тем временем военачальники Навуходоносора, царя вавилонского, двинулись на Иерусалим и осадили его. 11Когда прибыл Навуходоносор, царь Вавилона, – город уже был в осаде – 12Иехония, царь Иудеи, сдался царю Вавилона вместе со своей матерью, сановниками, военачальниками и придворными. Царь Вавилона взял его в плен на восьмой год своего царствования. 13Навуходоносор унес из Храма Господа и из царского дворца все сокровища, разломав на части всю золотую утварь, сделанную Соломоном для Храма Господа. Сбылось слово Господа! 14Он выселил всех жителей Иерусалима: всех сановников и всех видных людей, общим числом десять тысяч человек, а также всех ремесленников и кузнецов. Осталась одна беднота. 15Он увел Иехонию в Вавилон и переселил из Иерусалима в Вавилон царицу-мать, царских жен, придворных, всю знать страны. 16Семь тысяч зажиточных людей, тысячу ремесленников и кузнецов, всех воинов переселил он из Иерусалима в Вавилон. 17Вместо Иехонии вавилонский царь возвел на престол Матта́нию, его дядю, и дал ему новое имя Седекия.