Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

Я пролью на тебя Изобилие птиц, связки рыб.

В табличке Ковчега, напротив, об этом ничего не говорится.

Водяные часы, упоминаемые в Старовавилонском Атрахасисе , называются maltaktu, от глагола latāku, «проверять». Трудно отделаться от мысли, что немолчное «кап-кап-кап» водяных часов, отмеряющих время до наступления ужасного события, было для Атрахасиса дополнительным ненужным источником стресса…

С того замечательного дня (2 сентября 1979 г.), когда я начал работать в Британском музее специалистом по клинописи, я провел в его залах бесчисленное количество публичных лекций о клинописных табличках и о том, что на них написано. При этом нередко я оказывался перед Табличкой о Потопе Джорджа Смита – и всякий раз отмечал необыкновенную близость записанного на ней рассказа с библейской историей о Потопе. И каждый раз я призывал терпеливых слушателей – вернувшись домой, прочтите оба эти рассказа один за другим. Не знаю, выполнил ли это хоть кто-нибудь из тех моих несчастных жертв, но моих нынешних читателей нет необходимости побуждать к такому сравнительному прочтению указанных текстов, поскольку мы подошли к моменту, когда нам просто необходимо представить себе, как они между собой связаны.

До сих пор мы занимались текстами, свидетельствующими о присутствии истории о Потопе в месопотамской традиции на протяжении двух тысячелетий, и установили, что это действительно древняя история, глубоко укорененная в месопотамской культуре. Наличие тесной связи между рассказом книги Бытия и рассказом, содержащимся в XI табличке Эпоса о Гильгамеше, было хорошо известно с конца XIX века, после блестящего открытия Джорджа Смита. Вместе с тем было признано, что в клинописной традиции эта история восходит к более древней исторической эпохе, чем ее библейский аналог, поскольку древнейшие известные нам версии о Потопе и Атрахасисе записаны не позднее XVIII века до Р. Х. В данной главе мы попытаемся решить двойную задачу. С одной стороны, мы хотим продемонстрировать литературную зависимость еврейского текста от клинописной традиции; с другой – предполагая, что наше доказательство будет убедительным, – показать, каким образом клинописный вавилонский сюжет мог перейти в библейский еврейский текст.

Новооткрытая и полная неожиданностей Табличка Ковчега служила для нас в предыдущих главах как бы трамплином, с которого начинались наши изыскания, но и она не может в полной мере помочь нам, поскольку ее рассказ длиной в шестьдесят строк обрывается еще до того, как вода начнет прибывать; нам же, для выявления связей между клинописной и библейской версиями, требуется проследить историю от начала до конца. Все другие наши источники, более древние, чем Эпос о Гильгамеше, тоже обрываются после начального предупреждения о грядущем Потопе и фрагментарно сохранившегося описания строительства Ковчега и не содержат полного изложения истории. Таким образом, сегодня наше сравнение библейской и клинописной традиций основано на тексте XI таблички Эпоса о Гильгамеше почти в той же мере, как и во времена Смита, когда этот вопрос впервые был поставлен.

Поэтому мы сейчас займемся вплотную рассказом о Потопе по XI табличке Эпоса о Гильгамеше, подкрепленным, где это окажется возможным, данными из других клинописных источников, с целью обнаружить имеющиеся совпадения с библейским рассказом. Причем мы вовсе не утверждаем, будто рассказ в книге Бытия является переводом или пересказом той ассирийской версии Гильгамеша , что нам сегодня известна. Наше сравнение имеет целью показать лишь то, что оба текста имеют множество общих тем и идей и что как библейский текст, так и текст Гильгамеша восходят к более ранней версии или версиям истории о Потопе.

Как уже говорилось в предыдущей главе в связи с перечислением птиц и животных, еврейский текст Бытия, согласно «документальной гипотезе», может считаться результатом переработки и объединения нескольких разных литературных источников; этот подход будет нам полезен и в дальнейшем, при обсуждении взаимосвязей между клинописной традицией и библейским текстом. Таким образом, цитируя книгу Бытия, мы будем раздельно рассматривать фрагменты, восходящие одни к источнику J, другие к источнику P [129].

Сравнение библейской и клинописной традиций производилось и ранее [95], но новый материал, представленный в нашей книге, побуждает к тому, чтобы опять заняться этой темой. В нашем контексте связь между обеими традициями хорошо просматривается при раздельном разборе нескольких важных аспектов – всего я выделил девять.

В Гильгамеше XI не дается никаких объяснений Потопа. Утнапишти просто рассказывает Гильгамешу о решении главных богов, но мотивы этого решения, столь важные для нас, очевидным образом считаются несущественными. Хотя обычно Утнапишти считают царем, мне это предположение не кажется верным. У нас нет никаких сведений о его личных или моральных качествах (Гильгамеш XI: 8-18). В рассказах об Атрахасисе мы тоже не находим практически ничего о звании и качествах героя; но там мы хоть знаем, что Потоп был третьей попыткой богов уничтожить человеческий род, слишком шумный, многочисленный, малоценный и причиняющий беспокойство.

В 6-й главе книги Бытия, напротив, Потоп явным образом объясняется как наказание за греховное поведение, а Ной, сын Ламеха, избирается на роль спасителя по причине его праведности. Это объяснение присутствует и в источнике J, и в источнике P.

Мы видим здесь очень существенное различие между вавилонским сюжетом и его библейской обработкой; это различие лишь еще более подтверждает гипотезу о заимствовании вавилонского сюжета библейскими авторами. В то время как в клинописном рассказе боги принимают решение о Потопе исключительно из соображений собственного удобства, в библейской истории мы видим озабоченность состоянием человеческой нравственности: человек, высшее творение Божие, огорчил своего Творца порочным поведением. В Эпосе о Гильгамеше, самом значительном повествовательном произведении всей месопотамской литературы, удивительным образом не приводится вообще никаких причин для уничтожения жизни на земле.

В Гильгамеше XI бог Эа, связанный обещанием сохранять в тайне решение богов, раскрывает эту тайну, шепча через тростниковую изгородь свои знаменитые слова, которыми он возвещает Утнапишти о грядущем событии и о том, что следует предпринять. Мы видим здесь отход от принципа получения сообщения во сне – принципа, столь важного в истории об Атрахасисе (хотя, как ни странно, сновидение используется существенным образом и в Гильгамеше, но не в этом, а в последующих эпизодах рассказа).