Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

…] …он пригласил своих людей

…] …на пир.

…]… он завел свою семью на борт.

Они ели и пили досыта.

Эта фраза – «они ели и пили досыта» – слово в слово повторяется в обоих старовавилонских рассказах. Буквальный ее перевод: «Едящий ест, пьющий пьет» [126]; точные оттенки смысла уловить непросто [92]. Есть сходное по форме вавилонское выражение: «смотрящий видит, слушающий слышит»; оба эти выражения явно напоминают нам народные поговорки.

Согласно Главе XI Эпоса о Гильгамеше, рабочих хорошо кормили на протяжении всего строительства вплоть до дня, когда корпус судна начали обмазывать жиром; поэтому в заключительном пиршестве не было необходимости:

Для людей заколол я быков,

Ежедневно баранов я резал.

Пиво, сикеру, сезам и вино

Мастера, как воду речную, пили,

Праздник справляли, как в день новогодний.

О людях, взятых на борт, говорится позже. Для них не устраивалось вечеринки, и их было намного больше, чем членов семьи и ближайших друзей Утнапишти:

Всех моих родственников и свойственников я поднял на борт судна;

Я погрузил на судно… мастеров в каждом ремесле.

По версии первого тысячелетия до Р. Х. Утнапишти заранее готовится к послепотопной жизни, в которой он со всем семейством не хочет оказаться без мастеров в каждой необходимой профессии. То же отмечается в Ассирийской версии Смита:

[Подними на] него…

[Свою жену], своих родственников, свойственников, своих мастеров.

Интересно отметить, что среди всех мастеров и экспертов, взятых на борт, не было главного корабела Пузур-Эллиля, который ведь мог оказаться полезен при возникновении течи. Наверное, следует также предположить, что весь этот персонал был знаком с правилами содержания животных и среди них имелся хотя бы один ветеринар [93].

В еврейской традиции на борт берутся только ближайшие родственники Ноя:

Но с тобою будет у Меня договор, что Я беру тебя под свое покровительство. Ты войдешь в ковчег – с сыновьями, женой и женами сыновей.

Это значит: г-н и г-жа Ной, а с ними Сим, Хам, Иафет, их жены – и больше никого. Всего восемь человек.

Согласно Корану, даже собственный сын Нуха не был взят на борт среди прочих верующих:

Мы сказали: «Перенеси в него от всего по паре, по двое, и твою семью, кроме тех, о которых опередило слово, и тех, кто уверовал». Но не уверовали с ним, кроме немногих.

43(41). И сказал он: «Плывите в нем, во имя Аллаха его движение и остановка. Поистине, Господь мой прощающ и милосерд!»

44(42). И он плыл с ним в волнах, как горы. И позвал Нух своего сына, который был отдельно: «О сын, плыви вместе с нами и не будь с неверными».

45(43). Он сказал: «Я спасусь на гору, которая защитит меня от воды».

В старовавилонском рассказе, благодаря ранее неизвестным строкам, обнаруженным теперь в Табличке Ковчега, мы видим Атрахасиса – человека, Страдающего Раба [127]. Ежедневная строительная суматоха позади, и настало время взглянуть в лицо реальности. Он смотрит на членов своей семьи – они не задумываются о сути происходящего, они, может быть, даже рисуют себе предстоящее путешествие как интересное и опасное приключение, в то время как он один знает, что все их друзья и соседи скоро утонут, вместе со всеми другими оставшимися здесь живыми существами. Он ощущает на душе непереносимую тяжесть. Представьте себе эту картину из Старовавилонского Атрахасиса, когда все уже на борту: луна вдруг исчезает, и Атрахасис понимает, что сказанное ему начинает сбываться. Вот его состояние:

Он не находил себе места, не мог сесть и не мог склониться,

Сердце его было разбито, и желчью его рвало.

В Табличке Ковчега эта поэтическая тема развита еще больше, но, к сожалению, соответствующие строки таблички сильно повреждены. Атрахасис пытается предотвратить катастрофу и молит бога Луны о заступничестве, пока еще не поздно.

Я слова в своем сердце не имел,

… …моего сердца

Создание (?)…моего… моих губ

… … … с трудом я заснул.

Я поднялся на крышу, Сину взмолился:

Пусть боль моего сердца утихнет! Не оставляй (меня)!

…тьмы

В… …мой

Син со своего трона поклялся об уничтожении

И опустошении в мрачный день…

Некоторые штрихи становятся нам понятнее из текста Старовавилонской версии Скёйена, где говорится, что Потоп начнется в новолуние:

Боги определили уничтоженье —

Позор, что Эллиль для людей предназначил.

В Собрании потоп они определили:

«К новолунию выполним мы задачу».

Мысль Атрахасиса понятна: если бог Луны проявит сочувствие и не исчезнет с небосвода вопреки своему обыкновению, то не будет новолуния – а значит, и роковой день никогда не настанет.

В Старовавилонском Атрахасисе Энки очень точно указывает время наступления события:

Он открыл водяные часы и наполнил их (водой),

Он объявил ему, что потоп придет на седьмую ночь

Если страдающий Атрахасис, основываясь на этой стратагеме, взмолился богу Луны в самую последнюю минуту, то это должно было происходить вечером 28-го числа (какого-то из лунных месяцев), поскольку луна полностью скрывается 29-го или 30-го. Следовательно, его беседа с Энки о строительстве спасательного судна должна была иметь место днем 22-го или 23-го числа того же месяца, и у Атрахасиса оставалось всего шесть дней на строительство Ковчега. В Табличке XI Эпоса о Гильгамеше указана такая же хронология: огромное судно приняло окончательную форму на 5-й день, обмазывание жиром и прочие завершающие операции выполнялись в 6-й день, и Потоп начался в День Седьмой. В Ассирийской версии Смита Атрахасису просто говорится: «Следи за назначенным временем, о котором я скажу тебе».

В отличие от Атрахасиса, Утнапишти в Табличке XI Эпоса о Гильгамеш е не имеет личностных черт. Он получает от бога Эа инструкции для себя и отвлекающую версию для вавилонян – он спустится к подземной реке Апсу и будет жить там со своим господином. Знамением явится символический дождь изобилия, с птицами, рыбами, пшеницей и пирогами. Когда работа завершена и все погружено на борт, Утнапишти наконец раскрывает секрет – Шамаш, бог-Солнце, установил срок, и день, в который люди увидят этот самый дождь изобилия, будет днем Потопа. Нам трудно сочувствовать Утнапишти, как Атрахасису, и если у него и были сомнения, то нам они не показаны. Этот литературный эпизод с дождем изобилия, нагруженный символическим значением, понятным вавилонянину [94], представляет собой развитие гораздо более короткого и простого эпизода в Старовавилонском Атрахасисе, в котором попросту возвещается, что: