Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

К счастью, такая карта у нас есть.

Перед нами – ни больше ни меньше как карта всего мира. Клинописная табличка, на которой она изображена, – одна из самых удивительных, когда-либо раскопанных, – получила даже среди ассириологов собственное латинское название mappa mundi [150], соревнуясь с другими претендентами на данный титул [120]. Кроме того, это древнейшая известная нам карта мира, изображенная на клинописной табличке [121].

Вавилонская карта мира, лицевая сторона таблички

Самый важный ее элемент – это рисунок, занимающий нижние две трети лицевой стороны и выполненный с большим искусством. Весь известный вавилонскому человеку мир изображен в плане сверху, в виде диска в окружении кольца воды, называемого по-аккадски marratu. Две концентрические окружности вычерчены с помощью вавилонского предшественника нашего циркуля, центральное острие которого было поставлено на карте немного южнее Вавилона – возможно, в месте расположения города Ниппура, «пуповины Неба и Земли». Внутри кольца схематически изображена Месопотамия. Широкий Евфрат пересекает карту сверху вниз, начинаясь в северной гористой местности и теряясь в сетке каналов и приморских болот на юге. Над великой рекой раскинулся Вавилон, чудовищно большой по сравнению с другими городами на карте, изображенными в виде кружочков, иногда с названиями, помеченными мелкой клинописью. Расположение городов и мест расселения народов показано в некотором роде «аккуратно», хотя далеко не во всех случаях. Внутри кольца показаны основные географические объекты центральных областей Месопотамии; но это никоим образом не карта автомобилиста, по ней нельзя рассчитать расстояния: относительные размеры объектов внутри кольца и расстояния между ними для составителей карты были далеко не так важны, как само это кольцо воды, ограничивающее обитаемую вселенную, какой они ее тогда знали. За кольцом воды чуть подальше изображено широкое кольцо гор – край земли. Каждая гора (по-аккадски nagû) изображена как плоский выступающий треугольник; первоначально их насчитывалось восемь.

Вавилонская карта мира пользуется заслуженной известностью и всегда выставлена в постоянной экспозиции Британского музея. Ее глиняная поверхность, однако, настолько хрупка, что музей предпочел не подвергать ее обжигу в печи – стандартной операции, позволяющей значительно укрепить клинописную табличку для ее лучшей сохранности. С некоторых пор нашу табличку вообще не вынимают из витрины и никогда не отдают из музея на временные выставки. Так было решено после того, как много лет назад при транспортировке таблички на какую-то выставку одна из восьми nagû (та, что в левом нижнем углу) отломилась и, увы, пропала безвозвратно.

Табличка mappa mundi была приобретена Британским музеем в 1882 г.; в то время на ней были видны четыре треугольника, два из них полностью, а от двух других – только основания. Первая ее публикация появилась в 1889 г. в одном солидном немецком журнале; кроме этой публикации, мы располагаем еще несколькими другими фотографиями и рисунками пером, сделанными в разное время, но еще до утраты юго-западного треугольника. В совокупности они дают нам вполне достоверную картину.

Следует отметить, что подобные утраты и повреждения клинописных табличек исключительно редки; и надо же было так случиться, что это произошло с одним из «треугольников» вавилонской Карты мира! Еще более удивительно, что утрата оказалась некоторым образом восполненной при моем участии, причем с такими замечательными последствиями для этой книги, которых я тогда не мог себе даже вообразить. В последние десятилетия XIX века археолог Ормузд Рассам производил для Британского музея раскопки месопотамских городов Сиппар и Вавилон; музей принимал тогда в колоссальном количестве найденные там клинописные таблички. По прибытии таблички сортировались и регистрировались куратором отдела клинописи; он вкратце описывал самые важные детали каждой таблички, присваивал ей инвентарный номер и помещал в одну из коробок со стеклянной крышкой, постепенно заполнявших полки музейного хранилища. Материала приходило столько, что из каждого ящика сначала, конечно, выбирались для описи самые крупные и хорошо сохранившиеся таблички, затем все приличного размера фрагменты и т. д. В прибывавших ящиках целые таблички и большие фрагменты обычно были завернуты в бумагу; но кроме этого там находилось много маленьких обломков – рабочие Рассама, слава Богу, с большой тщательностью подбирали все самые ничтожные кусочки табличек с клинописью. Лондонский куратор, однако, не имел никакой возможности обработать все эти крошечные фрагменты по прибытии – на некоторых могло быть всего два или три знака, а тут прибывал уже новый ящик для разборки. В результате со временем накопился очень большой объем не разобранных фрагментов, до которых, надо надеяться, когда-нибудь дойдут чьи-то руки. Очень часто такой фрагмент представляет собой отломавшийся уголок делового документа («Свидетели: г-н Х; г-н Y; г-н Z…») или осколок с датой («1-й день 4-го месяца такого-то года правления Дария…») и сам по себе не вызывает большого интереса; но все их собрание в целом – бесценная сокровищница, ибо для каждого осколка в нашей коллекции имеется та табличка, которой он по праву принадлежит и с которой он когда-нибудь воссоединится. Может быть, после еще нескольких столетий нашей напряженной работы все таблички в Музее будут восстановлены и текст на них станет полностью читаемым. Все археологи, работающие над нашей коллекцией, понимают это и, участвуя в составлении немыслимых размеров пазла, мечтают о том, что в один прекрасный день какой-нибудь ничтожный, но столь необходимый им обломок той или иной таблички будет обнаружен и укреплен на нужном месте стараниями кропотливого реставратора. И время от времени это случается. Иногда крошечный черепок помогает сделать большое открытие.

Я уже говорил о том, что в течение многих лет я вел в Британском музее вечерний класс по изучению клинописи. Год за годом группа постоянных и прилежных учеников собиралась раз в неделю, чтобы погрузиться в таинственный мир клинописных знаков; мы читали вместе самые разные тексты, а иногда студенты даже выполняли небольшие домашние задания. С течением времени группа уменьшалась, многие уходили, хотя и с сожалением; зато одна из моих учениц, мисс Эдит Хорсли, настолько увлеклась изучаемым предметом, что с нетерпением ждала возможности продолжить уже как волонтер в нашем отделе. Для меня это было подходящим случаем разобрать, наконец, один из ящиков с фрагментами табличек, которым давно никто не занимался. Задача мисс Хорсли состояла в том, чтобы по очереди разворачивать фрагменты, лежавшие в ящике, слегка очищать их, сортировать настолько тщательно, насколько было в ее возможностях, и снова раскладывать по коробкам. После стольких лет занятий она, конечно, знала, как выглядят все эти клинописные деловые документы; поэтому мы договорились, что она будет отдельно складывать кусочки, отколовшиеся по углам, вдоль ребер и из середины табличек, а все странные осколки, не похожие на обрывки деловой документации, откладывать в отдельную кучку, которую я буду сам просматривать по пятницам после обеда. Эти странные осколки в основном оказывались фрагментами либо неумелых ученических табличек, либо астрономических числовых таблиц. Но в одну из пятниц я увидел в этой кучке лежавший поверх других фрагментов осколок таблички с надписью и треугольником.