Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата

Образ жизни и действий еврейских изгнанников, поселившихся в Вавилонии, возможно, был похож на то, что мы можем наблюдать в современном мире в больших общинах вольных или невольных иммигрантов, политических и религиозных беженцев и перемещенных лиц. Многочисленная группа людей, изначально составлявшая некоторую общность, на новом месте начинает постепенно размываться, расселяясь по стране [117], а иногда распределяется по регионам администрацией с самого момента прибытия. В частности, в среде еврейских беженцев, оказавшихся в Лондоне или в Манхеттене после Второй мировой войны, важными факторами являлись не только социальная и национальная, но и религиозная идентичность. Последующая эволюция этой комплексной идентичности еврейской общины в Вавилонии должна была привести к выделению из нее трех широких категорий, определяемых на уровне, не связанном с традиционной верностью своему племени:

1. Хорошо знающие свою историю и культуру, полные решимости продолжать жить по-старому и, несмотря на реальность разрушения Храма, ожидающие возвращения в Иерусалим при первой возможности.

2. Принадлежащие традиционной еврейской культуре и индивидуальной еврейской религиозности, но при этом не ограничивающие себя исключительно традиционным еврейским образом жизни.

3. Погрузившиеся в вавилонскую жизнь во всех ее аспектах и тем самым полностью во всех отношениях ассимилировавшиеся.

Для представителей третьей (а частично и второй категории) различие между Мардуком и их собственным еврейским богом становилось все менее очевидным. Если оба были в некотором смысле одним богом, то Мардук мог восприниматься просто как его более могучий видимый аспект, и для многих, в особенности во втором и третьем поколении после переселения, вопрос выбора между обоими богами вообще не стоял. Возможно, в обеих группах вполне могли называть своих детей вавилонскими именами, образованными от имен богов, таких как Мардук, или его сын Набу, или Бел. В группе 1 таких имен не использовали, зато были распространены имена на – яху, или имена без всяких «божественных» корней. Для представителей первой группы разделение между Мардуком и богом евреев было существенным фактором, сплачивавшим всю группу.

Более поздние документы, относящиеся к эпохе после завоевания Вавилона Киром Великим в 539 г. до Р. Х., дают нам лишь весьма фрагментарное представление о том, как жили в Вавилонии общины оставшихся там евреев после того, как другие вернулись в Иерусалим. Место проживания одной из таких общин так и называлось – Яхуду, «Еврейский город». Эти общины хорошо обосновались и были хорошо организованы; они подчинялись центральной власти, но сохраняли при этом свои традиции и обычаи; они ни в коей мере не были «рабами в оковах». Более того, их деловые документы составлялись клинописью по-вавилонски [118].

Клинописная табличка из Яхуду, содержащая брачный контракт, в котором упоминаются люди с еврейскими именами

Намного позднее, между II и IV веками по Р. Х., потомки этих еврейских поселенцев в Вавилоне составили в своих иешивах (академиях) Вавилонский Талмуд, пользуясь различными диалектами арамейского языка, перемешанными с древнееврейским (библейским ивритом), а также с более новым еврейским языком. Талмуд состоит из Мишны (свода религиозных предписаний) и Гемары (дальнейшего обсуждения трактатов Мишны). Одна из его главных целей – достичь как можно более точного понимания каждой фразы в каждом обсуждаемом тексте. Для этого используется сопоставление различных мнений и точек зрения ученых мужей на один и тот же предмет, причем для каждого мнения указывается, кому оно принадлежит. Эти дискуссии восходят к различным школам еврейской мысли, которые столетиями развивались параллельно в разных иешивах. В конечном итоге любая такая дискуссия восходит, конечно, к библейскому тексту.

Талмуд – это последний корпус текстов, в котором можно обнаружить прямое влияние более древних вавилонских традиций. Это влияние проявляется, в частности, в заимствовании некоторых слов из вавилонского в арамейский, а также в упоминании переживших свое время вавилонских идей или практик (медицинских, магических, относящихся к предсказаниям или, например, царской игры из Ура) [119]. Особенно явно это влияние можно увидеть в том, как в Талмуде используются игра слов и приемы интерпретации, аналогичные применявшимся задолго до этого в вавилонских академиях (см. комментарии, приведенные в Приложении 1). Эти приемы в конечном счете обязаны своим развитием многофункциональности клинописных знаков, и их применение в раввинистических текстах, написанных алфавитным письмом по-арамейски, несомненно является отдаленным результатом когда-то происшедшего знакомства евреев с клинописной ученостью. Влияние клинописной культуры на еврейских изгнанников в Вавилоне и на их потомков часто оставляют без внимания; между тем оно имело разнообразные и далеко идущие последствия. Об этом влиянии красноречиво говорят, например, названия месяцев в современном иврите, повторяющие те, что использовались в столице Навуходоносора II:

Для сравнения: нам известно лишь четыре древнееврейских названия месяцев: Авив (в современном иврите это слово означает «весна», но в древности так назывался месяц Нисан), Зив (Ияр), Эйтаним (Тишрей) и Буль (Хешван). Живя в Вавилоне, евреи совершенно естественным образом перешли на вавилонский календарь. Старые названия месяцев вышли из употребления, а вавилонские, наоборот, вошли в разговорный язык, и их можно слышать сегодня на улице в любой части света.

Во всех историях о Потопе, когда вода начала убывать, Ковчег с его бесценным грузом пристал к вершине горы. Жизнь на земле была спасена, оказавшись перед тем на волосок от уничтожения; люди и животные с удвоенной энергией начали новую жизнь. В тот момент было совершенно неважно, где именно пристал Ковчег и что сталось с ним потом, – это стало важно намного позднее.

Возникло несколько разных версий насчет того, где находится эта гора, – в иудейской, христианской, мусульманской религии древняя вавилонская история всегда оставалась в центре внимания. Но и ранее, в самой клинописной культуре, существовало несколько вариантов местонахождения горы. Как мы видели, самые древние из дошедших до нас табличек истории о Потопе, включая Табличку Ковчега, относятся ко второму тысячелетию до Р. Х.; но, к сожалению, о месте, где пристал Ковчег, в них ничего не говорится. Для дальнейших изысканий нам очень пригодилась бы вавилонская географическая карта той эпохи.