Мартин Гилберт - Первая мировая война

Впрочем, 23 августа немцам удалось разгромить не все французские части. В Оне, где немецкая армия переправилась через Мёз, оказавшись всего лишь в полутора километрах к западу от Динана, генерал Манжен, командовавший резервной бригадой, выдвинулся вперед с двумя пехотными батальонами и кавалерийским полком и после серии штыковых атак выбил врага из деревни.

23 августа, когда сэр Джон Френч узнал, что 5-я армия Ланрезака вынуждена отступить ввиду неизбежного падения Намюра, его первым порывом было удержать свои позиции. «Я всеми силами постараюсь отразить наступление на территории, которые мы занимаем в настоящее время, – сообщил он вечером одному из командиров, – а вы ночью сделаете все, чтобы закрепиться на позиции». Но отражать наступление было уже слишком поздно и рискованно. Понимая, что после отхода Ланрезака пути к отступлению могут быть отрезаны, сэр Джон Френч в полночь отдал Британскому экспедиционному корпусу приказ отступить.

24 и 25 августа Британский экспедиционный корпус двигался на юг от Монса к французской границе. «Сбившиеся с ног солдаты больше походили на призраков, чем на живых людей, – писал один из очевидцев. – Уже не осознавая происходящее, они продолжали идти под влиянием дисциплины и из чувства долга». 24 августа перестрелка к югу от Монса стала ярким примером того, что сейчас называют «огнем по своим»: немецкие войска, достигнув британских окопов, попали под обстрел собственной артиллерии.

Когда Британский экспедиционный корпус начал отступление, сэр Джон Френч получил известие о сдаче Намюра, последней обороняемой бельгийцами крепости. Памятуя злополучное отступление сэра Джона Мура к Ла-Корунье в 1808 г., он отдал приказ немедленно организовать оборону порта Гавр более чем в 320 километрах к юго-западу. При обсуждении его приказа в Лондоне возникли опасения, что не удастся удержать даже Гавр и необходимо укреплять Сен-Назер на берегу Атлантики, в 643 километрах от линии фронта. Теперь уже боялись, что война действительно закончится до Рождества – победой Германии. Черчилль, встретившись с лордом Китченером вскоре после известий о падении Намюра, писал: «Держался он вполне спокойно, но я все понял по его лицу: оно побледнело и было искажено, словно от удара».

25 августа в британских газетах появились сообщения о битве при Монсе. «Сражение обернулось для союзников едва ли не катастрофой», – писала Times. Прозвучал и страшный прогноз: «Вчера пришли дурные известия, но мы боимся, что этим дело не кончится». Утром 26 августа на поле боя генерал Алленби, командовавший кавалерией, выразил опасение, что экспедиционный корпус попадет в окружение, как произошло в 1870 г. с французской армией при Седане, если не продолжит отступление на юг. Смит-Дорриен возразил, что люди валятся с ног от усталости. «Тогда я не думаю, что вам удастся спастись», – сказал Алленби, на что Смит-Дорриен ответил: «Будем бороться до конца». Начальник штаба британских экспедиционных сил почувствовал себя дурно, узнав, что люди готовы подняться против превосходящих сил противника»  [26].

Последовала ужасная битва при Ле-Като. На стороне немцев был численный перевес, как и значительное превосходство в технике, особенно в пулеметах. Но британцы сражались так, что немцы невольно переоценили их силы. После боя, который продолжался достаточно долго для того, чтобы позволить тысячам солдат осуществить организованное отступление, отход британских войск продолжился. Крайняя усталость солдат и офицеров бросалась в глаза. Самого Алленби, измученного до последней степени, один из штабных офицеров застал в полном отчаянии и упадке сил, когда тот обхватил голову руками и уперся локтями в колени.

Один британский батальон, истощенный в битве при Ле-Като, отступил в Сен-Кантен для перегруппировки. Командир батальона, подполковник Джон Элкингтон, уступил настояниям мэра и подписал документ о капитуляции на случай, если немцы войдут в город прежде, чем солдаты будут готовы принять бой. Мэр настоял на этом, не желая превращать Сен-Кантен в поле битвы. В тот день немцы не вошли в город, и батальон Элкингтона присоединился к основным британским силам, но акт о капитуляции был обнародован. Элкингтон предстал перед военным трибуналом и был уволен из армии. Чтобы доказать свое желание сражаться, он присоединился к французскому Иностранному легиону.

Среди британских солдат, погибших 27 августа, был и лейтенант Кэрол Одри, чей брат 79 лет спустя вспоминал: «Отец считал, что он пошел в армию из честолюбия, и смирился с мыслью об опасности, которую осознавал еще за три недели до начала сражений. И все же, когда 27 августа брат погиб, отец был потрясен его смертью. Ведь они с Кэролом всегда все делали вместе»  [27]. Все последующие четыре года войны европейцам предстояло ежедневно страшиться телеграммы о потере сына, брата или мужа. Изо дня в день те, кто просматривал списки убитых, раненых и пропавших без вести, знали, что могут найти в них родственника, друга или любимого.

Всем, кто сражался 27 августа, запомнилось, насколько изнурены были солдаты. Один из очевидцев вспоминал: «Офицеры подгоняли сержантов, и те собирали солдат, которые поспешно, плохо соображая, что делают, кое-как собрались в колонну. Когда колонна тронулась, и рядовые, и те, кто их подгонял, дремали в седлах, пехота брела шатаясь как во сне, все мучились от холода и голода, но, повинуясь волшебной силе дисциплины, едва переставляли ноги».

Едва переставляли ноги, но продолжали драться: немецкий лейтенант Вальтер Блюм рассказывал о двух британских офицерах и двадцати пяти пехотинцах, которые оказались отрезанными от своего батальона и сражались против превосходящих сил противника. Четверо из них погибли: этих четырех взяли в плен. Блюм, видевший последствия сражения, писал: «По дороге в подлеске мы наткнулись на английского солдата с расколотым черепом, затем на другого со штыком в груди». Поль Маз, наблюдавший отступление с другой стороны, стал свидетелем последнего этапа схватки британцев с немецким кавалерийским формированием. «Несколько немцев прятались в стогах, воткнув пики и сабли в сено, и я услышал жуткие крики. Лошади обезумели не меньше людей, которые показывали друг другу капающую с клинков кровь. Некоторые что-то собирали на память. Я подхватил раненого немецкого драгуна, которого рвало неспелым крыжовником. Из груди у него торчала сабля. На ломаном английском он сказал мне, что двадцать дней назад уволился из отеля «Риц» в Лондоне, где служил официантом».

Кроме Ангела Монса, в последнюю неделю августа на поле боя было отмечено еще одно необычное явление. В официальной медицинской истории войны имеется запись: «В 1914 г. несколько солдат было эвакуировано из Франции в Англию из-за травм, полученных при отступлении от Монса». В течение месяца во французских тыловых госпиталях подполковник Гордон Холмс, специалист по нервным расстройствам, «наблюдал частые случаи истерии, связанные с пулевыми и осколочными ранениями или даже с незначительными ушибами спины, рук и ног». К концу года более ста британских офицеров и восьмисот солдат лечились от нервных болезней, которые в официальной медицинской истории нередко назывались «серьезными психическими нарушениями, приводившими к временной или постоянной непригодности к военной службе». К концу войны около 80 000 солдат и офицеров уже не могли оставаться в окопах, а многие по инвалидности были освобождены от военной службы в связи с нервными заболеваниями, в том числе так называемыми контузиями.