Мартин Гилберт - Первая мировая война

Сотни человек оставили свидетельства о сражении при Лосе, некоторые в письмах, другие в воспоминаниях. Спустя четырнадцать лет Роберт Грейвз, которому во время сражения было всего двадцать лет, в книге «Со всем этим покончено» (Goodbye to All That) описал один из эпизодов с участием офицера: «Когда его взвод пробежал около двадцати метров, он дал им сигнал залечь и открыть прикрывающий огонь. Грохот был оглушительный. Он увидел, как взвод слева тоже залег, и свистком подал сигнал продолжать атаку. Похоже, его никто не услышал. Он выскочил из воронки, замахал руками и закричал: «Вперед!» Никто не шелохнулся. Он крикнул: «Вы, подлые трусы, оставляете меня атаковать одного?» Сержант, командир взвода, раненный в плечо, со стоном откликнулся: «Они не трусы, сэр. Они рады бы, но, черт побери, все убиты». Их скосил пулемет, когда они поднялись по свистку»  [101].

Немцы, потрясенные эффективностью своих пулеметов, назвали это сражение «Полем трупов при Лосе» (Der Leichenfeld von Loos). Когда пятая попытка британцев занять Буа-Юго провалилась и раненые стали выбираться назад, к своим окопам, «из наших траншей до конца дня по ним не было сделано ни единого выстрела, – отмечено в полковом дневнике немцев, – столь велико было наше сочувствие и жалость к врагу после такой победы».

После пятой неудачной попытки овладеть Буа-Юго наступление было прекращено. Среди офицеров, объявленных «пропавшими без вести» после артиллерийского и пулеметного обстрела укрывшихся в лесу немцев, был и второй лейтенант Джон Киплинг, единственный сын Редьярда Киплинга. Несколько лет спустя один солдат, участвовавший в атаке, рассказывал Редьярду Киплингу: «Джерри проявил себя молодцом при Лосе и помог нам, простакам. Мы шли вперед, ничего не понимая, кроме того, что идем на смерть, и Джерри буквально вытащил нас оттуда, прикрыв от пулеметного огня. Это все, что было в тот день». После войны Руперт Грейсон, раненный в руку осколком того же снаряда, от которого погиб Джон Киплинг, практически заменил писателю сына и сам стал плодовитым писателем. Он умер в апреле 1991 г. в возрасте 93 лет.

Тело Джона Киплинга так и не нашли. Лейтенант Клиффорд, который вместе с ним вел солдат в атаку, был либо убит мгновенно, либо получил смертельное ранение. Тело его нашли некоторое время спустя. В тот день погиб и капитан Катберт, командир Особого подразделения. Тело его не нашли. Погибли и двадцать семь человек, которых он вел в атаку  [102]. Редьярд Киплинг написал стихи на смерть своего сына и множества других сыновей:

Другой молодой офицер, участвовавший в битве при Лосе, Роланд Лейтон, написал своей невесте Вере Бриттен: «Пусть тот, кто считает войну прекрасным, веселым делом, тот, кто произносит зажигательные речи о Чести, Славе, Доблести и Любви к Родине с той же бездумной и страстной верой, с которой жрецы Ваала взывали к своим спящим божествам, – пусть он только взглянет на кучку сырых серых лохмотьев, покрывающих половину черепа, голень и то, что могло быть ребрами, или на этот скелет, лежащий на боку согнувшись, как упал, совсем целый, если не считать отсутствия головы, в драной одежде, – и пусть он поймет, какое это великое и славное дело – превращать Молодость, Радость и Жизнь в зловонную гниющую кучу костей». Далее Лейтон спрашивает: «Кто из тех, кто это знал и видел, скажет, что Победа стоит смерти даже одного из них?»

Французы объявили, что операция в Шампани завершилась успешно. Жоффр утверждал, что взял в плен не менее 25 000 немецких солдат и захватил 150 тяжелых орудий. Для британцев неудача при Лосе стала причиной долгого и мучительного самоанализа. Из почти 10 000 человек, участвовавших в этой операции, 385 офицеров и 7861 солдат погибли или получили ранения. Официальная история приводит ответ одного из солдат генералу Хакингу, который на второй день сражения спросил: «Что пошло не так?» Солдат сказал: «Мы не представляли, как это будет. В следующий раз мы все сделаем правильно». Но настроения начали меняться. В палате лордов, оплоте приличия и патриотизма, битвы при Нёв-Шапель и Лосе были охарактеризованы как «поражения». 8 октября после посещения штаб-квартиры сэра Джона Френча Хейг записал в дневнике: «Некоторые из раненых, отправленные домой, рассказывают, что перед ними ставили невыполнимые задачи и что их не кормили».

Во время и после сражения у Лоса капитан У. Джонсон, военно-полевой врач, подметил феномен, который после отступления из Монса не часто встречался на поле боя. Многие новобранцы «новых армий» Китченера, добровольцы восемнадцати-девятнадцати лет, поступали с фронта с диагнозом, который официальная военно-медицинская история определяла как «характерные проявления истерии (мутизм и тремор)».

На Восточном фронте толпы беженцев, направлявшихся в тыл, на восток от линии военных действий, продолжали создавать хаос и трудности. 5 октября Флоренс Фармборо, оказавшись на станции Брест-Литовск по дороге в Москву, записала в дневнике: «Всюду беспорядок и смятение. Город недавно подвергся налету немецких «цеппелинов», и рядом со станцией два или три дома полностью разрушены, а в самом городе значительный ущерб нанесли зажигательные бомбы».

10 октября немецкий поэт Рильке в частном письме из Мюнхена задал вопрос: «Неужели никто не может вмешаться и положить этому конец?» А другой человек, сидя в меблированных комнатах в нейтральной Швейцарии, рассматривал войну как путь к своему грядущему триумфу. «Из России вести свидетельствуют о нарастании революционного настроения и движения», – в тот же день отметил Ленин в частном письме.

В сентябре энергичный морской офицер коммодор Роджер Кейес, начальник военно-морского штаба в Дарданеллах, представил новый план захвата проливов исключительно силами флота. Адмирал отверг план. Спустя шестнадцать лет Черчилль с горечью прокомментировал: «Меня в те печальные дни безмерно поражали стандарты ценностей и чувство меры, которые доминировали среди наших политиков и руководства армии и флота. Генералы были настолько уверены в возможности прорыва фронта во Франции, что сосредотачивали огромные силы кавалерии за атакующими частями, чтобы бросить их в брешь, которая, как они полагали, возникнет в результате этого удара. Принести в жертву четверть миллиона жизней в таком предприятии казалось им проявлением высшей военной мудрости. Такова была ортодоксальная военная доктрина; даже в случае неудачи это не считалось бы ошибкой или нарушением правил. А потерять одну сотую от этого числа моряков и десяток старых кораблей, которые в любом случае через несколько месяцев оказались бы на Мазер-банке  [103], ради того, чтобы получить возможность добиться бесценной цели, казалось им риском, перед которым пасовали самые смелые и опытные военачальники. У адмиралов и генералов был свой путь. Флот продолжал бездействовать в Дарданеллах. Во Франции армии продолжали заниматься самоуничтожением, пытаясь преодолеть немецкую оборону. Болгары собрали трехсоттысячную армию и присоединились к нашим врагам. Сербия как военный фактор перестала существовать».