Роберт Каплан - Муссон. Индийский океан и будущее американской политики

Маколей даже предполагает: не заболей Роберт Клайв, не начнись у него душевное расстройство, не сделайся он курильщиком опиума в расцвете лет – останься Клайв таким, каким он был, когда разгромил голландцев близ Калькутты, – он мог бы возглавить британскую армию в Северной Америке, после чего вся история американской революции, вероятно, пошла бы по иному пути, а независимость отодвинулась бы на долгие годы. И в самом деле: разве угадаешь, как повернулись бы события, доведись Джорджу Вашингтону встретиться в бою с Робертом Клайвом? [52] Впрочем, Клайв стоял за снисходительное, менее задиристое отношение к североамериканским поселенцам. См.: Harvey. Clive. P. 349. Ведь история – это не просто география и не только «объективно-исторические» причины.

Возвращаясь в Калькутту вверх по реке, мое судно проплыло под консольным Ховрахским мостом – своего рода городским символом. Построили мост во время Второй мировой войны, чтобы переправлять британские дивизии на Бирманский фронт. С любой стороны мост выглядит громадной игрушкой, собранной из великанского «конструктора» и заслоняющей стальными балками полнеба. И пешеходы, и автомобили движутся по мосту, чуть ли не подталкивая друг друга – уж слишком оживленно движение через Хугли, бурую от взбаламученного ила, несущегося к Бенгальскому заливу. Даже нас, плывших в лодке далеко внизу, оглушали шум толпы и рев машин: казалось, по мосту все время мчатся поезда. Представьте себе, как ревут на холостом ходу новенькие мотоциклы, пропускающие усталых, еле плетущихся рикш. В руках у людей что угодно: от портфелей-дипломатов до птичьих клеток; а ящики и корзины тащат на головах. С калькуттской стороны, чуть пониже въезда на мост, раскинулся шумный цветочный рынок, заваленный грудами роз и розовых лепестков. Разносчики торгуют чем попало: от бритвенных лезвий до текстиля. Нищие непрерывно молят о подаянии, становясь лицом к лицу с прохожими. Никто в этом городе не вешает носа, не прекращает борьбы за существование.

Есть в Калькутте два заметных архитектурных памятника, стоящих неподалеку друг от друга. Они связаны с именами двух великих горожан, создававших идеи и идеалы, которыми ныне, в XXI в., питаются политика и культура, как индоокеанские, так и всемирные. Один из них – британский имперский деятель, другой – индийский поэт и писатель. Один был хладнокровным дипломатом, его заботили маневры в среде государственных и военных сил, интересы его лежали преимущественно в геополитической области; второй жил во имя словесности, считая, что конечное назначение человеческого разума – наслаждаться прекрасным. Один олицетворяет собой британское наследие, оставленное в пределах Индии, второй – наследие собственно индийское: ту его часть, которая воплощает в себе мечты многих людей, обитающих за пределами Индостана. Вспоминая первого, хочется рассуждать об индийской внешней политике; вспоминая второго – о поисках достоинства и справедливости: том самом, о чем необходимо серьезно задуматься и Соединенным Штатам. Оба стали местными символами: Калькутты как имперской столицы в эпоху Британской Индии; Калькутты как многомиллионного города, чьи жители жаждут, чтобы их услышали.

Первый архитектурный памятник зовется Правительственным домом (на хинди «Радж-Бхаван»). Чуть более сотни лет тому назад он был и домом лорда Джорджа-Натаниэля Керзона.

До начала XX в., когда индийскую столицу перенесли в Дели, Калькутта была беспокойно бьющимся сердцем британского империализма на просторах Евразии. Ни с одним человеком этот «индоцентрический» империализм не связан в памяти потомков столь прочно, как с лордом Джорджем Керзоном – вице-королем Индии в период между 1899 и 1905 гг. Скажем с уверенностью: на индийской земле, в Калькутте, лорд Керзон чувствовал себя дома. Чрезвычайно символическое обстоятельство: роскошный Правительственный дом – главная квартира вице-короля – возводился по образцу Кэдлстон-Холла, фамильного дербиширского поместья Керзонов, построенного в XII в.

Невзирая на отвращение к эпохе британского владычества, в индийских сердцах остается теплый уголок, хранящий память о лорде Керзоне, много поработавшем ради того, чтобы спасти местные здания и древности от уничтожения и разрушения. «Пускай прочие вице-короли позабыты, – однажды заметил Джавахарлал Неру, первый индийский премьер-министр, – но Керзона будут помнить: он уберег и воскресил все, что в Индии было прекрасно» [1].

В известных здешних кругах уважение к лорду Керзону особенно выросло после окончания холодной войны – даже вопреки тому обстоятельству, что, будучи вице-королем, он разграничил Бенгалию на восточную и западную половины: тактический принцип «разделяй и властвуй», приведший к тому, что Калькутта лишилась богатых и доходных земель, простирающихся вдали от моря и населенных преимущественно мусульманами. (Вдобавок возник прецедент, за которым последовало сначала отделение Восточного Пакистана от Индии, а впоследствии – Бангладеш от Восточного Пакистана.) Дж. Н. Диксит, бывший в начале 1990-х индийским министром иностранных дел, упомянул Керзона «в числе величайших индийских националистов». К. Раджа Мохан, профессор Делийского университета Джавахарлала Неру, поясняет: все его сограждане, мечтающие возродить Великую Индию – область спокойного неофициального влияния, распространяющуюся на значительную часть Индийского океана и Южной Азии, – находят в Керзоне «источник стратегического вдохновения» [2].

1909 г. Керзон пишет: «Учитывая современные условия, повелевающий Индией должен обладать мощью, величайшей на Азиатском континенте – и, следовательно, во всем мире» [3].

Индия, о которой говорит Керзон (и которой он управлял), разделилась теперь на четыре государства: Индию, Пакистан, Бангладеш и Бирму – занимающих всю материковую сушу от иранских границ до Сиамского залива. Естественно, с керзонской точки зрения, этой Великой Индии требовались «буферные» государства на севере и западе, чтобы защищать ее от Китая и России. В 1901-м, по указанию Керзона, появилась населенная пуштунами Северо-Западная пограничная провинция, позволявшая Британской Индии оказывать давление на Афганистан, контролируя племена, что населяли сопредельные ему области. Ныне Северо-Западная пограничная провинция по-прежнему существует и зовется так же и в тех же целях используется – но уже Пакистаном.

Впрочем, как подмечает Дэвид Гилмор во всеобъемлющем жизнеописании «Керзон: имперский государственный деятель», Керзону требовалась не только уступчивая Средняя Азия, но и уступчивая Персия. Британская Индия в бытность Керзона вице-королем являлась главной державой Аравийского (Персидского) залива, имея исключительно крепкие торговые связи с Персией, Междуречьем и различными арабскими племенами – а те в свой черед облегчали Индии экономический доступ к Восточной Африке. Например, Объединенные Арабские Эмираты (Дубай, Абу-Даби и Шарджа) ранее звались Государствами перемирия (Trucial States), поскольку они подписали с Великобританией «мирный договор» и обязались обуздывать пиратство в Персидском заливе, чтобы корабли из Европы могли безопасно плыть к Индии вдоль побережий Среднего Востока. Тем временем на восточном рубеже Британской Индии, в Бирме, целый класс индийских торговцев и ростовщиков ссужал бирманских крестьян деньгами и оказывал им иные услуги, укрепляя и расширяя влияние вице-короля. Если Персия и Афганистан были британскими «буферными» государствами против России на западе и северо-западе, то бирманские Страны Шанов стали «буферами» против Франции и французской империи в Юго-Восточной Азии.