Татьяна Симонова - Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.)

Из архивных источников известно, что такую же работу в лагере Тухола проводил о. Симеон Великанов, настоятель православной церкви в местечке Тухола, который не делил русских по политическому признаку и располагал информацией о погибших в этом лагере военнопленных красноармейцах и интернированных антисоветских формирований [417].

Информация о личном составе поступала в РЭК, а затем – в польское военное ведомство, и от командиров интернированных частей, и от агентов литературно-агитационной комиссии РЭК, финансируемой из военного министерства Польши. Поскольку польское военное ведомство самостоятельно статистику интернированных антисоветских формирований (как и военнопленных красноармейцев) до приезда в Варшаву членов российско-украинской делегации смешанной комиссии по репатриации и передаче вопроса обо всем лагерном контингенте в ведение Министерства иностранных дел (МИД) Польши не вело, то эта функция была возложена на агентов литературно-агитационной комиссии. Они на постоянной основе находились в лагерях, ежемесячно совершали поездки в Варшаву, и также регулярно, с периодичностью в одну-две недели, направляли секретные отчеты Б. Савинкову и РЭК и, следовательно, во второй отдел военного министерства Польши.

В отчетах агентов комиссии имела место информация не только о численности контингента в лагерях (интернированные лица всех военных формирований и военнопленные красноармейцы), но и о бытовых условиях содержания офицеров и солдат (питание, санитарные условия, состояние одежды и обуви и т. д.), о политических пристрастиях, настроениях групп и их инициативах (организация кооперативов, школ, библиотек и т. д.). Поскольку агенты имели доступ к контингенту военнопленных красноармейцев в лагерях, то собранная ими статистика об их численности также важна [418]. Каждому агенту польское военное ведомство выплачивало по 3,5 тысячи польских марок в месяц. В их подчинении в концентрационных лагерях находилось по 15 агентов-офицеров из числа интернированных или военнопленных (также получали некоторое содержание от главного командования польской армии) [419].

В обязанности агентов также входила политическая агитация как в среде интернированных, так и в среде военнопленных красноармейцев с целью «возбуждения ненависти к советской власти, вселения уверенности в неизбежности ее падения». Перед агитаторами была поставлена задача сплочения групп добровольцев для вооруженной борьбы с большевиками. Агитаторы-агенты были обязаны вызывать сочувствие к польскому народу, ставить его в пример, «как народ, создавший государство из пепла». Ключевым был тезис: народ, который еще сам нуждается, приходит на помощь русским. Разумеется, со стороны польской администрации лагерей агитаторы находили полную поддержку как в агитационной деятельности, так и в организации досуга солдат и офицеров [420].

После краха военного предприятия в ноябре 1920 г., организованного Б. Савинковым, руководство неоднородного в политическом отношении контингента антисоветских формирований в массе своей пережило крушение надежд. О том, какова была степень разочарования результатами «военного похода» и руководством Б. Савинкова, косвенным образом свидетельствует его обращение к «бывшим бойцам, отдававшим все свои лучшие силы на святое дело освобождения своей Родины от злых насильников». Солдат и офицеров-добровольцев, попавших «в невероятно тяжелую обстановку», он призывал «не винить тех, кто делает все возможное, чтобы всячески облегчить положение интернированных». Старших офицеров Б. Савинков призвал «не поддерживать, а всемерно бороться с озлобленным настроением тех, кто совершенно несправедливо» возлагает вину за поражение на РПК (РЭК). «Это временное испытание», – убеждал добровольцев «главнокомандующий». На Рождество в январе 1921 г. Б. Савинков выделил интернированным «на улучшение пайка» по 400 тысяч польских марок каждому отряду. Ничтожность этой подачки подчеркнуло командование первого отряда («балаховцев»), которое раздало эту сумму интернированным в лагерях по 50 марок на человека [421].

В первые три месяца интернирования, до подписания Рижского мирного договора между Советской Россией и Польшей (18 марта 1921 г.), солдаты и офицеры 3РА могли бы не иметь оснований для жалоб на свое материальное положение. Их финансовое обеспечение могло бы осуществляться за счет продажи имущества армий. Ликвидационная комиссия РЭК по этой статье уже в конце ноября получила 4 миллиона польских марок. 11 декабря 1920 г. по этой же статье было получено еще 2 миллиона марок [422]. В начале января 1921 г. общий приход (включая доход от продажи военного имущества) составил 6 миллионов 102 тысячи польских марок. Особая комиссия распределила их следующим образом: личный состав армии должен был получить 5 543 764 польские марки, «по аттестатам и счетам» различным лицам предполагалось выдать 202 789 марок [423].

Согласно отчетам РПК, всего на содержание воинских формирований «русских беженцев» на территории Польши и на содержание интернированных частей антисоветских формирований польским военным ведомством в период с 01.06.1920 г. по 01.04.1921 г. было выдано 244 256 509 польских марок, 8 000 600 царских рублей, 2 миллиона думских рублей и 5 миллионов украинских карбованцев. От Н. В. Чайковского и Е. К. Миллера на нужды интернированных в течение этого периода времени поступили 25 тысяч франков, которые образовали особый фонд им. Чайковского.

Кроме финансовой поддержки генерал Миллер направил из Парижа 3000 пар ботинок с условием их распределения через эмигрантский РОКК строго определенным частям бывшей 3РА [424]. В. Л. Бурцев собрал на содержание интернированных добровольцев через свою газету «Общее дело» 2 тысячи французских франков. Все финансовые средства РЭК хранились на текущем счете начальника финансового отдела Н. Г. Буланова.

Чтобы пополнить свою казну, Б. Савинков разослал в эмигрантские газеты статьи с описанием тяжелого положения «русских героев» в польских лагерях. В одной из них он высказывал признательность к «полуразоренной, полуголодной, полураздетой Польше», братский народ которой «в тяжелую годину междуусобия и смуты» протянул руку и «поистине поделился с нами последним». «Героические, доблестные борцы» сидят за проволокой, «лишенные свободы», взывал к читателям Б. Савинков, в бараках температура не выше 0º; ежедневно отправляют по 2–3 человека в лазарет; питание – по 1–1,25 фунта хлеба и половина селедки; «и нет конца их неизбывному горю». Только генерал Миллер и Чайковский из всей русской эмиграции, подчеркивал Б. Савинков, «подумали о русских людях, интернированных на территории Польши». Все остальные забыли о русских, «о погорельцах», о тех, кто «перенес ужасы междоусобной войны, мерз, голодал и лежал в тифу на холодной земле» [425]. Однако страстные призывы Б. Савинкова о материальной помощи отклика в русской эмиграции не находили.