Татьяна Симонова - Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.)

Агент отметил и новые настроения в среде интернированных казаков и «балаховцев». Если последние имели «страстное желание вырваться на работы, на каких угодно условиях», то казаки-кубанцы «особенно упали духом и некоторые определенно собираются в Совдепию». Группа казаков, решивших остаться в Польше, ждала приезда есаула Яковлева, который набирал 120–150 человек на лесные работы в Беловеже [928]. Для всех находившихся в тот момент в лагерях интернированных лиц YMCA начал оборудовать мастерские по изготовлению предметов кустарного производства [929].

Положение русских беженцев в Польше обсуждался с 3 по 5 июля 1922 г. в Женеве, где состоялось межправительственное совещание государств – членов Лиги Наций о «сертификатах» [930](документ, удостоверяющий личность) для русских беженцев. Председатель совещания доктор Ван Хаммель, директор юридической секции секретариата Лиги Наций, выразил «глубокое сожаление» по поводу отсутствия польского представителя в Лиге Наций Т. Филипповича, «не успевшего прибыть» к началу работы совещания. Филиппович появился на совещании в последний день (5 июля); из информации, которую предоставила польская делегация, стало ясно, что введение «сертификатов» (паспортов) Лиги Наций для внутреннего использования в Польше не предполагается. Более того, Филиппович предложил разгрузить Польшу от огромного наплыва беженцев из России, с которыми она уже не может справляться, путем перераспределения их в другие государства [931].

Сложности репатриации из Польши в Россию военнопленных и беженцев (в их числе – интернированных антисоветских формирований) стал предметом обсуждения на третьей сессии Лиги Наций [932]. Верховный комиссар по делам русских беженцев Ф. Нансен констатировал возникшее движение русских беженцев на родину, в том числе из Польши (прежде всего, казаков). Нансен принял решение вступить в переговоры с представителем советского правительства для выяснения условий их репатриации.

По мнению Нансена, условия репатриации должны были сводиться к следующим требованиям: не возвращать беженцев против их воли, репатриацию проводить после амнистии со стороны советской власти; отбор желающих вернуться в Россию производить при участии советских представителей, под наблюдением сотрудников представительства Нансена [933]. Эти предложения были приняты советской стороной – между Нансеном и Чичериным (в лице их представителей) в июле 1922 г. в Берлине был заключен договор об условиях репатриации.

Несколько позже были согласованы дополнительные условия к этому договору. Нансен принял на себя обязательство по организации репатриации и по всем расходам, связанными с ней. При этом рядовые участники Гражданской войны (уроженцы Дона, Кубани и Терека) получали полную амнистию. Репатрианты и реэмигранты, перейдя границу Советской России, поступали в ведение представителя НКИД и уполномоченного Нансена. Визу на выезд в Россию выдавал представитель РОКК, он же составлял списки репатриантов. Нансен обязался принять «строжайшие меры к недопущению агентов-провокаторов, подосланных Врангелем» [934].

В Болгарию и Константинополь отправились реэвакуационные комиссии от Лиги Наций, в составе которых находились представители советского правительства с мандатами Красного Креста; пунктом приема репатриантов был назначен Новороссийск. Предварительную проверку (фильтрацию) предполагали организовать в Болгарии силами «закордонной агентуры», причем каждый эшелон (пароход) должен был сопровождаться специальным секретным уполномоченным этой агентуры. Работу по предварительной проверке и фильтрации в среде репатриантов по прибытии их на родину координировал ИНО ГПУ. Они должны были поступать под надзор местных отделов ГПУ с обязательной перерегистрацией в них каждые две недели [935].

Если из других государств русского рассеяния репатриация была налажена и проводилась под контролем аппарата Нансена и РОКК, то в Польше представитель Нансена Глоор не смог развернуть аналогичную работу. Фигура норвежского полярника, тесно сотрудничавшего с советскими структурами не только по вопросу репатриации беженцев, но и по вопросу борьбы с голодом в России, популярностью в Польше не пользовалась.

Необходимо отметить, что репатриация огромного количества беженцев с польской территории (включая поляков) из Советской России проходила в целом нормально и без тех проблем, которые сопровождали репатриацию россиян из Польши [936]. С января 1922 г. польские дипломатическая миссия и репатриационная комиссия в Москве по согласованию с правительством Франции стали «предпринимать все шаги» для репатриации во Францию из России желающих французских граждан «наравне с возвращаемыми на родину польскими гражданами» [937].

В сентябре 1922 г., в связи с очередными проблемами в ходе репатриации интернированных из Польши, РУД направил в польскую делегацию очередную ноту с перечислением нарушений прав записавшихся на выезд беженцев из числа интернированных солдат. Каких-либо мер по преодолению отмеченных РУД нарушений польская сторона не принимала [938]. «Всякое свободное выражение воли русских и украинских граждан, – подчеркивалось в ноте РУД польской делегации смешанной комиссии, – оказывается почти что невозможным, а самая работа по репатриации является непрестанным протестом со стороны РУД против безграничного произвола, существующего на территории Польской республики в лагерях интернированных» [939]. РУД отметила также, что в лагерях интернированных и в рабочих артелях только за высказанное желание возвратиться на родину людей «наказывают в карцерах в течение целых месяцев и недель, подвергают аресту, издевательству, унижениям» [940].

РУД привлекала внимание польской делегации по репатриации к каждому известному ей случаю нарушения прав интернированных в связи с их волеизъявлением выехать из Польши. Так, в РУД в сентябре 1922 г. поступило сообщение о неудавшейся попытке уральского казака Федора Рожкова приехать в Варшаву, чтобы записаться на репатриацию. Казак легально работал в деревне Лички Ломжинской губернии, имел при себе «карту побыта». Его обращение к «местным властям о предоставлении ему возможности приехать в Варшаву на предмет репатриации» закончилось тем, что «местные власти вместо того, чтобы оказать репатрианту Рожкову должное содействие, отправили последнего в тюрьму» [941].

РУД сообщала в штаб РККА в сентябре, что во время объезда ее делегатами лагерей на выезд в Россию записалось 25 % «наличного состава, притом что Петлюра удалил из лагеря части, в которых желание вернуться на родину было особенно сильно» [942].

Сложное положение в лагерях вызывало тревогу за судьбу людей у руководства Попечительного об эмигрантах комитета, во главе которого с июня 1922 г. встал Бутенко, объединив его с польским отделением Земгора. «Мемориал», направленный им после обследования лагеря Тухола в октябре – ноябре 1922 г. в МИД Польши, дает ясное представление о положении интернированных там беженцев [943].