Array Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

Меттерних не только держал Татищева в курсе всего, что слышал от Замойского, но и привлек посла к организации передачи ответа на письмо Чарторыского. Замойский настаивал на письменном ответе, доказывая, что «слово примирения» должно исходить от Австрии, «ибо совет покориться может возыметь действие лишь в том случае, если будет дан ею». «Канцлер счел нужным прислушаться к этим соображениям, – писал Татищев. – Но дабы показать полякам, что любое сообщение, сделанное ими венскому кабинету, рассматривается здесь лишь после того, как о нем поставлено в известность наше правительство, и что, даже предпринимая усилия для прекращения бессмысленного кровопролития, император Франц не согласится ни на какой шаг, способный ущемить суверенные права нашего августейшего государя или поколебать его дружеские чувства к нему, князь Меттерних предложил, чтобы граф Замойский посетил по пути нашу штаб-квартиру и чтобы его сопровождал туда один из сотрудников посольства». Татищев согласился с этим, так как счел выгодным продемонстрировать повстанческому правительству тесный союз российской и австрийской монархий. К тому же, подчеркивал посол, император Франц «так горячо желал, чтобы его ответ был быстро и надежным способом доставлен в Варшаву и послужил свидетельством его деятельного человеколюбия, что отказаться облегчить графу Замойскому возвращение в Варшаву означало бы с моей стороны не проявить должного внимания к желаниям е. и. и к. апостолического в-ва, которому мы стольким обязаны» [820].

Позицию австрийского двора высоко оценил Николай I. Татищеву было велено благодарить императора Франца I за «новые свидетельства предупредительных и дружеских намерений австрийского правительства» и «в полной мере выразить чувство признательности», которое вызвало у царя «столь благородное и деликатное поведение». Особенно отмечались действия императора, связанные с письмом Чарторыского, и принятое им решение, «которое должно было показать мятежникам, сколь тщетны и беспочвенны питавшие их надежды на поддержку и сочувствие Австрии»: тем самым австрийский монарх «явил миру доказательство лояльности своей политики», а царю дал «свидетельство дружбы», чем тот был «бесконечно тронут». О «предупредительных и дружественных действиях Австрии» российская сторона говорила также в связи с решением Вены в ответ на просьбу Дибича о закупке в Галиции провианта для русской армии предоставить в его распоряжение австрийские военные магазины. Подчеркивалось, что это «услуга, важность которой в полной мере оценивается» российским монархом [821]. Царское правительство придавало большое значение и «услугам» Австрии на международной арене. Так, австрийский кабинет передал русскому послу копии писем «польских агентов», действовавших в Лондоне. Находившийся там А. Валевский сообщал в Вену через А. Чарторыского о том, что Ш.М. Талейран якобы обсуждал с австрийскими дипломатами в Лондоне П.А. Эстергази и И. Вессенбергом план урегулирования русско-польских отношений. Меттерних опроверг это сообщение, а когда Франция затеяла организацию совместного демарша послов западных стран в Петербурге с требованием «сохранить политическое существование Королевства Польского», он заявил французскому представителю в Вене, что для демарша нет законной основы, так как акты Венского конгресса не гарантировали внутреннего устройства Королевства. «Этот ответ, – писал Нессельроде Татищеву 27 марта (8 апреля) 1831 г., – не оставляет желать ничего лучшего» и представляет собой «свидетельство дружбы и доверия к России»; в «прискорбных обстоятельствах» польского восстания, подчеркивал он, «ничто не могло бы лучше утешить императора, чем постоянно получаемые им от своих союзников свидетельства чистосердечной и искренней дружбы, а также полезное содействие, которое он находит с их стороны, – содействие, тем более ценное, что оно носит совершенно добровольный характер». Рассчитывая, что демонстрация дружбы и сотрудничества трех держав в борьбе с польским восстанием произведет соответствующее впечатление на правящие круги и общественность стран Западной Европы, Нессельроде разослал российским дипломатическим представителям в Париже, Лондоне и Вене послания одинакового содержания; находившиеся там сведения послы должны были использовать «для внесения ясности в ошибочные суждения», являющиеся результатом «недоброжелательства общественного мнения» западных стран. Нарисованную в послании картину успехов русской армии в Королевстве Польском дополняла характеристика взаимоотношений России, Австрии и Пруссии на фоне польского восстания: «…предупредительные меры, принятые в Австрии и Пруссии, чтобы нейтрализовать последствия мятежа, продолжают неукоснительно соблюдаться. В этих сложных обстоятельствах берлинский и венский кабинеты постоянно выказывают императору свидетельства своей просвещенной политики и искренней дружбы. Оба кабинета единодушно отклонили попытки добиться их заступничества перед нашим двором, предпринятые эмиссарами варшавского правительства. Оба ответили, что единственный путь спасения, открытый для мятежников, состоит в безусловном подчинении воле их законного государя» [822].

Известие о взятии Варшавы царскими войсками в начале сентября 1831 г. союзники России встретили с удовлетворением, о чем свидетельствовало письмо Франца I с поздравлением по случаю победы над «бунтовщиками» [823]. Но изменение военной ситуации способствовало рождению новых проблем, сказывавшихся на отношениях России с Австрией и Пруссией. Татищев, которого Меттерних по-прежнему снабжал информацией, на основании показанных ему сообщений австрийских дипломатов из Берлина пришел к выводу, что Пруссия опасается впечатления, произведенного взятием Варшавы на российские власти, «которое отнюдь не будет служить сохранению мира в Европе». По мнению прусских политиков, «Россия, избавившись от затруднений, вызванных восстанием в Польше, пожелает дать понять Франции, что источником всего зла в Европе является Июльская революция, и постарается вовлечь в такую политику Пруссию и Австрию в гораздо большей степени, чем того требуют интересы и позволяют возможности этих двух стран». Через австрийского посла в Берлине прусское правительство извещало Вену о своей обеспокоенности в связи с такой тенденцией российской политики и предупреждало о том, «как опасно было бы продемонстрировать Европе слишком большую уступчивость в отношении требований России в польском вопросе» [824].

В то время как Пруссия стремилась избежать обострения отношений с Францией, французский кабинет вместе с английским собирались выступить посредниками в защиту участников польского восстания, а французская оппозиция во главе с М. Лафайетом настаивала, чтобы премьер-министр Франции Ф. Себастиани потребовал от Пруссии пропуска в Польшу конвоев с оружием и боеприпасами для повстанцев. И хотя Себастиани на это не пошел, тем не менее нелегальный провоз оружия через прусскую и австрийскую территорию имел место [825]. Наряду с этим вставала проблема массового проникновения туда польских повстанцев. Еще в феврале 1831 г. после разгрома под Варшавой польских вооруженных сил прошел слух, что остатки армии будут пробиваться через Пруссию, в связи с чем последняя сосредоточила на границе войска под командой генерала А.В. Гнейзенау [826]. В апреле 1831 г. возникла перспектива вступления в Галицию польского корпуса генерала Ю. Дверницкого, и австрийский император дал приказ «войска польские, кои решатся перейти границу, обезоружить и выдать со всем оружием и лошадьми» русскому военному командованию. Но так как австрийские войска были растянуты по всей границе, то существовало опасение, что поляки, оказав сопротивление, смогут прорваться обратно на территорию Российской империи, и потому было решено завлечь их подальше от границы, за Тернополь, чтобы успеть собрать силы и затем, приведя «в точное исполнение» приказ императора Франца I, «удовлетворить обязанностям, налагаемым на него союзом и дружественными отношениями с Россией». «Дружественное отношение» Австрия проявила также, не предъявив России претензий за то, что русская армия, преследуя повстанцев, нарушила границу: Меттерних даже сожалел, что войска под командованием генерала Ф.В. Ридигера не потеснили поляков еще сильнее. Он передал российским союзникам сведения о численности интернированного корпуса Дверницкого на момент его разоружения и обещал представить поименный список польских офицеров. Для последних был создан лагерь в Линце, неподалеку, в горном городке Штайер, поместили Дверницкого, который оправдывал свое вторжение на австрийскую территорию угрозой окружения его корпуса войсками Ридигера [827].