Array Коллектив авторов - Россия, Польша, Германия: история и современность европейского единства в идеологии, политике и культуре

Интернированные в Галиции повстанцы не переставали беспокоить царское правительство, вызывали подозрения и опасения. Николай I еще в начале 1831 г. высказывал недовольство в связи с намерением венского правительства выдать А. Чарторыскому австрийский паспорт, если бы он вышел из состава повстанческого правительства в Варшаве и эмигрировал в Австрию; при этом российскому двору было обещано, что за князем будет установлено наблюдение полиции и, в соответствии с австрийскими правилами по отношению к «польским изгнанникам», он будет находиться «в распоряжении» российского императора. Однако царь иначе смотрел на «изгнанников» и через Татищева передал требование венскому кабинету: «чтобы совсем не выдавали паспортов – и никому; чтобы, напротив, выдали нам всех, кто стал бы искать убежища в Австрии». Подчеркивалось, что среди таких эмигрантов могут быть «польские инсургенты», и, выдав им паспорта, австрийское правительство столкнется с проблемой выдачи России людей, въехавших в империю Габсбургов на законном основании. «Это, несомненно, – писал Нессельроде Татищеву, – было бы противно чувству справедливости и деликатности императора Франца, в то время как наш августейший государь […] не смог бы, со своей стороны, отказаться от требований выдачи означенных лиц» [828].

В корпусе Дверницкого находились польские офицеры, дезертировавшие из австрийской армии, а также примкнувшие к повстанцам галицийские помещики, по отношению к которым Татищев хотел добиться от австрийского правительства применения «антиэмиграционных мер» и установления постоянного надзора. Он сообщал о недовольстве населения Галиции разоружением корпуса и переслал в Петербург полученные через Ридигера «Заметки и сведения о настроениях жителей Галиции», составленные подполковником австрийской армии графом Карачаем. В «Заметках» говорилось об активном участии галицийской шляхты в «польской революции» и «бесчисленной помощи», оказываемой «армии мятежников». Автор видел в польском национальном движении большую угрозу для Австрийской империи, опасаясь, в частности, его революционизирующего влияния на Венгрию, «где стремление к независимости вследствие соседства с беспокойной нацией легко может найти опасных поборников». В самой Галиции, объяснял он, поляки не выступают, так как, в соответствии с концепцией А. Чарторыского, питают надежды на восстановление Польши при поддержке Австрии; эту концепцию разделяет гражданский губернатор Галиции князь А.Л. Лобковиц, который, ложно понимая «истинные интересы Австрии», считает «естественным» и полезным для нее создание между «северным колоссом и Германией» буферного польского государства. По словам Карачая, Лобковиц не предпринимает никаких мер против тех, кто в Галиции помогает «мятежникам», так как боится спровоцировать взрыв в провинции; к его мнению прислушиваются в Вене, и потому необходимо раскрыть глаза правительству на то, что происходит под началом губернатора, разоблачить «пороки и беспечность его тамошних чиновников, бóльшая часть которых – галицийцы, считающие себя поляками, – разделяет их преступные устремления». Автор «Заметок» рассчитывал на влияние российского двора и одновременно давал ему рекомендации: он предлагал, чтобы царь объявил широкую амнистию повстанцам, так как это «произвело бы очень хорошее впечатление на всю Европу», а на будущее советовал изолировать польскую молодежь от французского влияния и обеспечить ее образование в России.

Пересылая Нессельроде «Заметки» Карачая, Татищев сообщал и свои наблюдения «о возбуждении умов в Галиции», о создании во Львове «распорядительного комитета», а в Тернополе «подкомитета», которые готовили восстание на Волыни и в Подолии. Он подчеркивал, что нет контроля за приезжими, что чины местной администрации и полиции попустительствуют этой деятельности, не скрывая «своей преданности делу мятежников», и информировал российского вице-канцлера, что, добиваясь от Меттерниха отставки Лобковица, получил заверения о передаче функций гражданского и военного губернатора эрцгерцогу Фердинанду. «Хорошо известные взгляды этого принца и его твердый характер, – писал Татищев, – являются гарантией усердного и полноценного исполнения им предписаний своего государя, касающихся изоляции польских революционеров и надзора за административными и полицейскими мерами, которые для этого потребуются. Поскольку австрийское правительство решилось последовать примеру Пруссии и установить на границе с Королевством санитарный кордон, ему будет проще предупреждать происки и частые сношения бунтовщиков с галичанами» [829].

Аналогичные неприятные для России проблемы возникали и в Пруссии. По сведениям Нессельроде, в Мемеле население симпатизировало повстанцам, им продали и даже дали даром порох, тогда как русские войска получили отказ на просьбу продать боеприпасы. Российский вице-канцлер поручил послу Алопеусу обратиться к прусскому правительству: «Оно само, – писал он, – должно будет признать, насколько настроение и поведение жителей Мемеля […] противоречит интересам сохранения общественного порядка в Пруссии и отношениям добрососедства между двумя странами, вследствие чего оно, без сомнения, поспешит принять необходимые меры, дабы пресечь столь преступные происки» [830]. Российское правительство беспокоил наплыв в Пруссию поляков из разбитых в Королевстве Польском повстанческих отрядов А. Гелгуда, Д. Хлаповского, Ф. Роланда, М. Рыбиньского. Их задержание и разоружение прусскими властями сопровождалось обязательством последних не выдавать повстанцев России. Между тем российский дипломат Ф.П. Мальтиц, заменивший в Берлине умершего Алопеуса, отметил в переданном ему списке поляков имена лиц, «своими преступлениями снискавших себе печальную известность», и опасался, что они могут избежать наказания, выехав на Запад. По его мнению, «прибытие целой толпы озлобленных неудачами мятежников, являющихся в глазах революционеров всех стран мучениками за дело, которое они осмеливаются называть делом свободы, не может не причинить больших неудобств Европе. Даже из своей далекой ссылки они будут подстрекать к новым беспорядкам в Польше». Еще летом 1831 г. Мальтиц требовал выдачи России военного снаряжения польских отрядов, вывезенных ими средств и самих участников восстания, но людей прусские власти выдать отказывались, ссылаясь на данные им обязательства. Они объясняли, что в противном случае не сумели бы арестовать и разоружить повстанцев, которые могли бы вновь двинуться в Литву. Поэтому, подчеркивал государственный секретарь правительства Пруссии И.П. Ансильон, решение прусских властей отвечает и интересам России. Он заверял Мальтица, что Пруссия сама заинтересована в том, чтобы передать России задержанных поляков, так как это «положит конец затруднениям правительства, оказавшегося перед выбором: или позволить этим лицам скрыться, или подвергнуть себя всем опасностям, которыми может угрожать польским провинциям монархии затянувшееся пребывание в стране этих возмутителей общественного спокойствия». А пока решено было переместить поляков в район Грауденца. Ансильон обещал, что прусские власти проверят их бумаги и вывезенные ими из Королевства денежные средства, а Мальтиц настоятельно просил обеспечить строгий надзор за ними и не выпускать из Пруссии без паспортов, выданных российским правительством или российским посольством в Берлине [831].