Борис Стадничук - Сократ: учитель, философ, воин

Неразумно было выручать из беды раненых и окруженных врагами товарищей – ведь наиболее вероятным результатом была собственная смерть. Да и биологический инстинкт самосохранения тоже подстегивал: беги, спасайся. Но Алкивиад не бросил друзей и помог пробиться к своим. Он любил притворяться циником, но в глубине души им не был. Жаль только, что в глубину своей души он заглядывал, только если рядом с ним был Сократ. А поскольку потом он много лет не видел Сократа, то попросту свернул своему Демону шею и заставил совесть замолчать навсегда. В этом и отличие Всемогущего и Всеобъемлющего Создателя Тертуллиана от личного Демона Сократа. Демон, хотя и не зависит от логических законов, «живет» непосредственно в человеческой душе и, возможно, просто является одной из ее функций – не исключено, что и главной. А непознаваемый Господь авраамических религий – повсюду и во всем. Поэтому законы, установленные им, универсальны и дают не только отрицательные, но и положительные ответы. С Демоном сложнее. Он только в тебе. И если ты отказываешься его слушать, то хаос окружающего мира тебя победит. Верить во Всемогущего, одного для всех Бога намного легче. Беда только, что эта вера очень быстро для многих превращается в такой же набор суеверий и ритуалов, как и вера наших предков в языческих богов древности.

В общем, мы можем сделать вывод, что Сократ, конечно, не был безбожником, если под безбожием понимать атеизм или даже просто материализм. Как мы видим, он верил не только в атомы материального мира, но и в существование иных миров, высший свет истины и любовь, которая связывает человека и Бога.

Сократ смеялся не над Богом, а над маленькими языческими божками, нелепыми суевериями, владевшими нехитрыми умами его современников, да и сегодня более распространенными, чем настоящая вера. Во все времена людей привлекала не философская, а прагматически-магическая сторона религии. Принеси жертву сладострастнику Зевсу. Зажги свечку. В определенный час в определенном месте прикоснись лбом к земле и пробормочи несколько слов на непонятном тебе языке – и Бог, который до сих пор не был уверен в твоей преданности, проникнется к тебе расположением и обязательно поможет в твоих делах и делишках, даже не слишком благовидных. И Сократ хорошо понимал, что большинство его судей тоже именно так и рассуждают.

Наверняка среди присяжных многие понимали, что судят человека куда более достойного, чем они сами. И это очень их раздражало. А еще больше их раздражало, что над Сократом нельзя было просто посмеяться, как над эдаким, как сказали бы сегодня, «ботаном» – чудиком и дурачком. Только начни – и еще неизвестно, кто над кем посмеется и кто кого оставит в дураках. Начнет задавать свои вопросы… Запутает, собьет с толку.

Может быть, многих злило то, что он вообще пришел на суд. Ведь и здравый смысл, и инстинкт самосохранения любому «нормальному человеку» подсказали бы: беги! Есть куда, а преследовать никто не станет. Об этом почти в открытую говорили ему некоторые судьи: кто из уважения к его годам, кто – к мудрости, а кто просто из жалости, не желая выносить ему смертный приговор. Им достаточно было увидеть его страх, услышать просьбы о прощении.

Но, как говорится, не на того напали. Ему предлагали бежать на остров Эгину, в Фивы, в Коринф или даже к заклятым врагам спартанцам, которым если не сам Сократ, то его скверные ученики «продали отечество». Наверняка на его месте любой софист так и поступил бы. Но Сократ не был софистом. Он не торговал истиной. Он на самом деле всю жизнь ее искал. Он не для красного словца говорил, что надо слушать голос совести. Он на самом деле верил в бессмертие души и уже приготовился к переселению в обитель, где никто из врагов не сможет его достать и откуда не видно разницы между Афинами, Спартой и даже Персией.

Если бы он убежал, то тем самым расписался бы в том, что все, чему он учил, такая же словесная игра, как софизмы: внешне блестящая, но пустая. Но для него философия была не игрой, а единственным содержанием жизни, которая, по словам поэта ХХ века, «взамен турусов и колес не читки требует с актера, а полной гибели всерьез» [19].

К тому же не следует забывать, что Сократ все-таки был «дедушкой» идеализма. Он, правда, сомневался в разуме своих современников – им легче жить в темной пещере и вместо Истины довольствоваться ее слабой тенью. Но Сократ верил в будущие поколения. И не только в особенно отдаленные, но и в ту молодежь, вместе с которой искал мудрость. Такие люди, по его мнению, были не только в Афинах, но и по всей Греции. «Я ведь отлично знаю, – говорил он на суде, – что, куда бы я ни пришел, молодые люди везде будут меня слушать так же, как и здесь; и если я буду их отгонять, то они сами меня выгонят» [20].

Поэтому его защитительная речь больше похожа на вызов, чем на просьбу о пощаде. Явно с провокационными целями он вплетает в нее давнюю историю о том, как его объявил мудрейшим из людей не кто-нибудь, а сам бог Аполлон.

В городе Дельфы находилось одно из старейших святилищ. Видимо, когда-то, очень давно, еще до того, как предки греков захватили юг Балканского полуострова, там поклонялись каким-то совсем древним богам, возможно, чудовищам. Но греки устроили там храм Аполлона. Помимо прочего, храм был известен своим оракулом: можно было прийти и задать божеству вопрос о будущем. Или узнать правду о настоящем. И бог отвечал, никому не отказывал. Поэтому не стоит удивляться, что народ валил в Дельфы валом. Конечно, и сам храм, и все жители Дельф извлекали из этого немалую пользу. Современные экономисты сказали бы, что религиозный туризм был основной статьей доходной части городского бюджета. Насколько можно понять из довольно туманных описаний, механизм получения пророчества выглядел так. При святилище жила специально выбранная из многих кандидаток женщина – Пифия. Она (поначалу это было раз в год, а потом, когда популярность святилища возросла, – чуть ли не каждый день) садилась в специальном помещении около расщелины в скале. Из глубины поднимались какие-то дурманящие испарения. Надышавшись ими и придя в соответствующее психическое состояние, Пифия отвечала на заданные ей вопросы. Ее фразы были чаще всего бессвязны. Их следовало интерпретировать понятным для «клиента» образом – чем и занималась группа жрецов. Получившееся таким образом предсказание, или «экспертное заключение», отдавалось просителю. В наше время считается, что жрецы не столько пытались разобрать слова Пифии, сколько заботились о том, как бы предсказание, с одной стороны, соответствовало желанию вопрошающего (особенно если он был человеком влиятельным и могущественным), а с другой – не разошлось бы слишком сильно с истиной и не подорвало репутацию храма.