Борис Стадничук - Сократ: учитель, философ, воин

Во многом Кир был похож на Алкивиада. К воле богов или судьбы он относился с иронией и полагал, что может сам исправить их ошибки. Артаксеркс был человеком слабым и малоспособным, но его окружали неглупые советники. После их долгих уговоров он приказал схватить младшего брата и вроде бы даже собирался его казнить. Но вмешалась мать, Парисатида, и в результате все вышло почти наоборот: Кира не только освободили, но и послали наводить порядок в дальние неспокойные западные края – во Фракию (европейские владения персов) и в Малую Азию. Там спартанцы и афиняне воевали друг с другом, практически игнорируя власть местных царей и персидских наместников и вспоминая о них, только если нуждались в деньгах. И тут противники вели себя по-разному. Спартанцы предпочитали брать взаймы, а афиняне считали, что это глупо: зачем занимать, если можно забрать и так? Справедливости ради надо сказать, что и спартанцы редко возвращали долги. Впоследствии Ксенофонт и его друг Хирисоф, подшучивая друг над другом, припоминали эти «особенности национального кредитования».

Порядок в западных областях Кир действительно вскоре навел. Заключил союз со спартанцами и помог им довести Пелопоннесскую войну до победы. Непокорных малоазийских правителей приструнил. Налоги собрал. Казалось бы, ему оставалось только мирно править на западе или вернуться в Сузы, где его, конечно, ждала награда за военные и дипломатические успехи. Так или примерно так писали Киру из Суз и брат-шаханшах, и его министры. Но Кир был неглуп и понимал, что «мирно править на западе» ему не дадут многочисленные агенты Артаксеркса, которые в конце концов отравят его или организуют какой-нибудь «несчастный случай на охоте». А отправиться в Сузы – значит и вовсе отдать себя в руки врагов: большинство местных царьков и наместников-взяточников бежали от него именно к царскому двору и там всячески против него интриговали. Но, скорее всего, даже если бы у Кира не было врагов при дворе, он не смог бы довольствоваться второй ролью в государстве. И он решил сделать то, что, к сожалению, в человеческой истории тысячи и тысячи раз делали младшие братья: свергнуть Артаксеркса и самому стать шаханшахом. Более того, он решил опереться не на своих соотечественников-персов, а на чужеземных наемников – греков. Это говорит о его здравомыслии. Он первым из Ахеменидов понял, что греческие солдаты лучше обучены и вооружены, чем персидские, а их командиры обладают большим тактическим диапазоном, боевым опытом и, что немаловажно, находятся вне сложных родственных и племенных отношений и придворных интриг, которые в любой момент могут изменить позицию персидских вельмож. С другой стороны, это не делало ему чести. Он показал врагам ведущую в сердце Персии дорогу, по которой 70 лет спустя прошел Александр Македонский. Историки считают, что многие персы охотно поддержали бы Кира. Но теперь, узнав, что он отдает предпочтение грекам и собирается вести их в поход на родную страну, предпочли сохранить верность Артаксерксу.

«Наводя порядок» на западе, Кир познакомился со спартанцем по имени Клеарх (450–401 гг. до н. э.). Это был один из тех командиров, которых спартанцы посылали в союзные им полисы в качестве военных советников и консультантов – чтобы помочь организовать собственные вооруженные силы для противостояния афинянам. Некоторые из них, создав в союзном городе армию, покомандовав ею, одержав пару побед над неприятелями, приобретали популярность и авторитет и даже становились правителями этих городов. Управляли они по старым спартанским правилам: с помощью насилия и шантажа. Во время войны это, может, и было полезно, но после победы над Афинами стало раздражать и их новых подданных, и «центральные» спартанские власти, которым слишком самостоятельные «полевые командиры» мешали проводить единую политику. Так случилось и с Клеархом. Ему пришлось бежать и от соотечественников, и от новых подданных и присоединиться к огромному количеству ветеранов Пелопоннесской войны, теперь оставшихся без дела и нанимавшихся на службу там, где в них возникала нужда: то в один греческий полис, то в другой, то к варварским племенам, жившим к северу от Эллады, а то (и так бывало все чаще) и к наместникам (сатрапам) персидских владений в Малой Азии, которые, между прочим, тоже частенько воевали друг с другом и почти постоянно вынуждены были подавлять восстания местного населения. Среди таких авантюристов Клеарх был самой заметной фигурой, и Кир именно ему поручил набрать армию для похода вглубь ахеменидской державы.

Клеархом, прославленным воином и сторонником жестких рациональных решений как во время боев, так и в поддержании дисциплины, восхищался и Ксенофонт. Он поддерживал проспартанский режим в Афинах, а когда тот рухнул, имел все основания опасаться за свою безопасность. Если Платон к тому времени был еще совсем молодым человеком и не успел приобрести ни влиятельных друзей, ни врагов, то Ксенофонт хорошо понимал, что в Афинах, где к власти пришли популисты, такие как Анит и Мелет, спокойной жизни ему не будет. Но что взамен? Вымолить у новых правителей прощения за прежние грехи? Горький хлеб изгнания в каком-нибудь захолустном греческом городке и слабая надежда когда-нибудь вернуться на родину, если там придут к власти более умеренные политики? Или отправиться в дальние страны вместе с великим воином Клеархом, повидать Вавилон, Экбатаны, Сузы – города, названия которых Ксенофонту и другим афинянам были известны из похожих на сказки историй Геродота?

Собственно, у самого Ксенофонта сомнений по поводу того, какой из вариантов лучший, не было. И, наверное, он долго стоял перед дверями Сократа, у которого пришел спросить совета, вертя в руках письмо из Малой Азии и раздумывая, стоит или не стоит беспокоить старика. Принципиальная позиция Сократа – «познай прежде всего самого себя» – была ему хорошо известна. А если Учитель отсоветует или, того хуже, запретит присоединиться к банде наемников, собравшейся в неведомые дали, чтобы убивать и грабить народы, которые ничего плохого им не сделали? И в лучшем случае заменить одного кровожадного деспота на другого, а в худшем – попасть в плен и умереть какой-нибудь экзотической, долгой и мучительной смертью. Отсюда, от домика Сократа, ситуация выглядела совсем иной, чем с Агоры, на которой Ксенофонт, должно быть, обсуждал полученное письмо с подвыпившими и потому готовыми на все крикливыми и хвастливыми ветеранами закончившейся Пелопоннесской войны. Но Ксенофонт был настоящим учеником Сократа. Он глубоко вздохнул и постучал.