Андрей Мелехов - «Танковая дубина» Сталина

Что происходило с советской тяжелой артиллерией после прорыва германской обороны? Присоединялась ли она к танковым колоннам, устремлявшимся по созданным «коридорам» в немецкие тылы? Скажу честно: пока я не нашел упоминаний о том, что тяжелые пушки и гаубицы следовали в боевых порядках танковых частей. Роль артиллерийского сопровождения, судя по воспоминаниям ветеранов-танкистов, отводилась самим танкам и самоходным артиллерийским установкам. По моим впечатлениям, в первой половине войны не пробовала угнаться за передовыми танковыми клиньями и германская тяжелая артиллерия, хотя зенитные и противотанковые пушки почти всегда входили в состав так называемых «боевых групп» (танковый или мотопехотный полк с подразделениями усиления). Собственно, именно в высочайшей мобильности «боевых групп» Вермахта (а также в прямо-таки авантюрной смелости командовавших ими офицеров) и заключался секрет их феноменальных успехов в первой половине Второй мировой войны. При столкновении с хорошо подготовленной обороной как немецкие, так и советские танковые и механизированные соединения (в 1943–1945 годах) предпочитали обойти опорные пункты стороной и оставить их «на потом» подоспевшим пехотным дивизиям и двигающейся вместе с ними тяжелой артиллерии. Отсюда и вполне достаточная «пехотная» скорость передвижения большинства артполков — 3–4 км/ч. Насколько я понимаю, задача сопровождения танковых и механизированных колонн дивизионами тяжелой артиллерии была решена лишь спустя десятки лет после окончания Второй мировой войны — когда на вооружении самых передовых армий мира появились тяжелые самоходные гаубицы, системы залпового огня и другие артсистемы.

Нельзя забывать и о том, что упоминавшийся выше норматив 1941 года — 15 км/ч — далеко не всегда соблюдался не только артполками, но также танковыми частями и соединениями. Вот что написали по поводу темпов продвижения советских танковых колонн во время «освободительного похода» в Польшу «антисуворовцы» Л. Лопуховский и Б. Кавалерчик: «Средний темп продвижения передовых танковых бригад в полосе Белорусского фронта составил 40–60 км в сутки» («Июнь 1941. Запрограммированное поражение», с. 183). Если разделить указанные цифры на 24, то получится средняя скорость движения, равная 1,7–2,5 км/ч. Танковые части Украинского фронта двигались еще медленнее — «до 45 км» в сутки (1,9 км/ч). Заметим, что в данном случае речь идет о гораздо менее громоздких, чем танковые дивизии, формированиях — бригадах. Да и сопротивления со стороны польской армии почти не наблюдалось… В общем, если вернуться в начало главы и вспомнить утверждения тех же авторов о «недопустимо низкой скорости буксировки» советских сельскохозяйственных тракторов, то лично я воспринимаю их аргументы с еще большим недоверием.

В целом же хочу повторить некоторые выводы, сделанные на основании даже относительно короткого изучения вопроса об артиллерийских тягачах и тракторах Красной Армии:

1) техники данной категории в РККА вполне хватало даже до начала войны и проведения открытой фазы мобилизации. Мало того, 45 000 довоенных советских тракторов и тягачей хватило не только Красной Армии, но и армии немецкой, которой летом — осенью 1941 года досталась примерно половина тракторного парка Страны Советов. «Тихоходные» советские трактора, обладавшие, тем не менее, весьма высокой проходимостью по бездорожью и вполне приемлемой надежностью, оказали Вермахту незаменимую услугу, так как германский Генштаб не смог предугадать действительное, то есть совершенно отвратительное, состояние дорог в СССР;

2) даже если в автобронетанковых войсках Красной Армии не хватило бы скоростных специализированных тягачей для перевозки тяжелых орудий со скоростью 10–15 км/ч, в этом качестве — при желании и элементарной заблаговременной организационной и технической (приварить буксировочные узлы) подготовке — вполне можно было бы использовать советские же танки (прежде всего БТ);

3) последнее не делалось по той простой причине, что скромных скоростей гражданских тракторов было вполне достаточно как в начале войны, так и на ее завершающем этапе. Об этом, в частности, свидетельствуют номенклатура и ТТХ поставлявшейся по ленд-лизу американской тракторной техники, а также тот факт, что число скоростных тягачей для перевозки тяжелых артсистем в Красной Армии в июне 1941 года (около 5539 единиц) было немногим меньше, чем в мае 1945 года (около 6887 штук). Когда Й. Фоллерт указывает на то, что тихоходные «крестьяне» Красной Армии не смогли «убежать» от немцев из-за своей низкой скорости, он забывает о том, что точно так же не спаслись от «германа» и самые быстрые в мире танки БТ. Когда гражданские «шлепперы» оказывались прижатыми к глубокой реке вместе с быстроходными танками Красной Армии (сцена на одной из фотографий на с. 297 книги Фоллерта), и те и другие бросались совершенно одинаковым образом. Та же участь, напомню, постигла и тысячи оставленных на приграничных аэродромах советских самолетов: уж те-то точно летали быстрее немецких танков! Горы брошенной на побережье Ла-Манша британской военной техники (включая и весь предвоенный парк артиллерийских тягачей), а также немецкой на более поздних этапах войны — под Сталинградом и Уманью, в Северной Африке и возле Фалеза — также не имели ничего общего с ТТХ танков, тягачей и грузовиков. Скорее дело заключалось в стратегических просчетах тех или иных генералов, маршалов и фельдмаршалов;

4) уровень моторизации германской тяжелой артиллерии 22 июня 1941 года был значительно ниже уровня моторизации советской корпусной артиллерии. Большая часть немецких гаубиц перевозилась с помощью лошадей. Данная ситуация изменилась лишь после захвата десятков тысяч советских тракторов;

5) утверждения о том, что для перевозки одного орудия советского «корпусного дуплета» (122-мм пушки и 152-мм гаубицы) требовалось больше, чем 1,5–2 тягача, представляются мне необоснованными и неубедительными.

А сейчас я хочу поговорить об еще одном популярном тезисе — якобы имевшей место неспособности оборонной промышленности СССР обеспечить потребности автобронетанковых войск Красной Армии в технике, необходимой для оснащения всех 29 мехкорпусов. Насколько я могу судить, первым эту тему в свое время «застолбил» главный советский мемуарист — Г.К. Жуков. С редким для него (а потому подозрительным) пафосом саморазоблачения он писал: «Однако мы не рассчитали объективных возможностей нашей промышленности. Для полного укомплектования новых мехкорпусов требовалось 16,6 тысячи танков только новых типов, а всего около 32 тысяч танков» («Воспоминания и размышления», с. 197). М. Барятинский в книге «Великая танковая война» соглашается с бывшим начальником Генштаба, который вместе со своими многочисленными подчиненными якобы был не в ладах с арифметикой: «Для обеспечения новых формирований требовалось уже около 32 тыс. танков, в том числе 16,6 тыс. танков Т-34 и КВ. Чтобы выпустить необходимое количество боевых машин при существовавшей в 1940–1941 годах мощности танковой промышленности, даже с учетом привлечения новых предприятий, таких, как Сталинградский и Челябинский тракторные заводы, требовалось не менее четырех-пяти лет. Трудно понять логику принятия такого решения ( имеется в виду создание 21 новых мехкорпусов . — Прим. авт.), когда война буквально стояла у порога. Еще более трудно понять, чем руководствовался его главный инициатор — начальник Генерального штаба Красной Армии Г.К. Жуков» (с. 177). О том же, только с большим надрывом, пишет Р. Иринархов в книге «Красная Армия в 1941 году»: «Да, здесь был заложен огромный стратегический просчет руководства Красной Армии, совершенно не учитывавшего возможностей танкостроительного производства. Несмотря на огромное непрерывно продолжавшееся производство танков, их катастрофически (!) не хватало для новых механизированных соединений. Для их полного укомплектования требовалось 10 лет (при выпуске 2700 танков в год), но этого времени уже не было отпущено» (с. 163).