Найджел Клифф - В поисках христиан и пряностей

Секреты, которые Португалия ревниво хранила на протяжении ста лет и которыми вынужденно поделилась с Испанией, внезапно стали всеобщим достоянием. Новая волна искателей приключений отправилась сломить столетнюю монополию Португалии на торговлю с Востоком, и на сей раз ее соперниками стали две Ост-Индские компании, одна из которых была основана англичанами, а другая голландцами.

Через два года после того, как англичан изумили сокровища с «Мадре де Диос», из Индии вернулся на родину первый английский флот [594]. В следующем году первый голландский флот отплыл из Амстердама. И в том, и в другом плавании большая часть экипажа погибла, но было доказано, что не только португальские суда способны переносить тяготы моря.

Голландцы посылали на Восток столько кораблей, сколько успевали строить, и довольно быстро обогнали англичан. В 1603 году голландский флот захватил вблизи Сингапура португальское судно, везшее 1200 тюков китайского шелка и огромный груз мускуса, и в последовавшем затем фуроре голландский юрист Гуго Гроций сформулировал радикальную идею «Маре Либерум» – моря, открытые для всех. Прикрываясь этим фиговым листком, голландцы начали присваивать себе разбросанные крепости Португальской империи. В 1604 году заморин Каликута с готовностью стал на сторону голландцев против португальцев, – а ведь совсем недавно заключил с ними договор, чтобы подавить восстание мусульман. Из Батавии (совр. Джакарта), своей новой индонезийской столицы, голландцы каждый год отправляли эскадры для блокады Гоа. В 1641 году они захватили мощную крепость и торговый центр Малакку, а в 1656 году покорили Кочин. Цейлон пал в 1658 году, Каннанур – в 1663 году. Когда мировой поток пряностей, предназначавшийся Западу, пошел из Батавии напрямую в голландскую колонию у мыса Доброй Надежды, а оттуда в Нидерланды, муссонные ветра Аравийского моря перестали определять цикл мировой торговли. Жизнь в древних портах Красного моря и Аравийского залива стала замирать, с их рынков исчезало все, кроме рабов и фиников. Предприимчивые купцы Каира и Александрии уцелели и даже процветали, но только потому, что переключились на торговлю новым модным предметом роскоши – кофе.

Англичане и голландцы последовали туда, куда проложили путь португальцы, и на их стороне было преимущество – возможность учиться на ошибках предшественников. Обе страны стали строить округлые галеоны с большей маневренностью и огневой мощью, чем у неповоротливых португальских кораблей, и превратили их экипажи в единые боевые подразделения матросов-солдат во главе с профессиональными морскими капитанами. Португалия подтолкнула своих конкурентов к созданию первых флотов современного типа, а ее неудавшаяся попытка ввести монополию на торговлю пряностями побудила новых игроков положиться на свободное предпринимательство. Свободное не означало общедоступное: яростные столкновения, столь опустошительно сказавшиеся на португальской коммерции, показывали, как важно железной хваткой держать в своих руках пути поставок. Вытеснив с рынка местных купцов, голландцы взяли под свой прямой контроль Острова Пряностей и перебили или обратили в рабство большое число местных жителей.

Голландцы сумели быстро утвердиться в Юго-Восточной Азии, а англичане извлекли из трудностей Португалии иной урок. К тому времени моголы, говорившие на фарси и столь же чужие в Индии, как и сами европейцы, подчинили себе весь Индостан, кроме самой южной его оконечности. В 1615 году английский посол сэр Томас Рое [595]прибыл ко двору моголов, заделался собутыльником императора и заключил договор, дававший Ост-Индским компаниям исключительное право торговли на территории империи. В то же время англичане объединились с Персией, которой управляли теперь шииты, твердо намеревавшиеся бросить вызов турецкому господству в исламе, и в 1622 году союзники изгнали португальцев из Ормуза, покончив с почти столетием неустойчивой оккупации. Хотя со временем агенты Ост-Индских компаний взялись за оружие, готовность компании к сотрудничеству, невзирая на пропасть между религиями, позволила ей проникнуть в местные структуры власти так, как никогда не удавалось – или не хотелось – португальцам. Для древних культур Востока последствия такого вмешательства были еще более катастрофическими. Когда наконец начала тускнеть маниакальная одержимость пряностями и новейшей и крайне дорогостоящей модой в Европе стал чай, Британия обменивала выращенный в Индии опиум на выращенный в Китае чай и превратила в наркоманов целую страну.

Пока англичане, голландцы и португальцы вели жестокие войны за земли и торговлю, моря Востока наводнили военные корабли и пиратские суда соперничающих европейских стран, и каждая старалась перехитрить или превзойти пушками конкурентов. Открытый Васко да Гамой морской путь превратился в проводник жесточайшей схватки за колонии, которой, казалось, не будет конца.

Сегодня Гоа, былая столица Португальской Индии, – город-призрак. Не осталось и следа его складов, больниц, особняков и дворцов. На протяжении всей его истории в нем то и дело вспыхивали эпидемии малярии, и в XIX веке он был заброшен и почти снесен. Осталось только с полдюжины поразительной красоты церквей, живописно разбросанных по ухоженным лужайкам как аттракционы в религиозном тематическом парке. Прибывающие автобусами туристы гадают об их назначении и посещают монументальный склеп Франциска Ксаверия, против воли ставшего бичом христиан, индусов и евреев Индии. Когда садится солнце и отбывают экскурсии, гигантские напоминания об ушедшей в прошлое мечте хмурятся словно роскошные невесты, брошенные на попечение немногих терпеливых священников и монахинь.

По ту сторону Индийского океана лежат развалины столицы Португальской Африки. Остров Мозамбик утратил свое значение через несколько лет после падения Гоа, когда открытие Суэцкого канала отодвинуло в тень путь в Европу вокруг мыса Доброй Надежды [596]. Деревья выросли на развалинах колониальных домов. На заброшенных верфях ржавеют пушки. Огромное здание больницы в стиле неоклассицизма величественно плесневеет на прекрасной площади, куда на возвышение для оркестра приходят поиграть местные дети, живущие, как жили их предки, в поселке из скученных и крытых соломой хижин. Перед красивым красного кирпича зданием иезуитского колледжа [597]стоит могучая, строгая фигура в одеянии крестоносца: кулак прижат к груди, меч вот-вот будет выхвачен из ножен, неумолимый взгляд устремлен в море. Недавно статую повалило циклоном, и хотя ее вернули на пьедестал, буквы, из которых некогда складывалась надпись «ВАСКО ДА ГАМА», потерялись. Больше человеческого роста, но лишенная смысла, она представляется комментарием к личности и репутации того, кому посвящена.