Маршалл Ходжсон - История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней

Стэнфорд Шоу (Stanford Shaw. «The Ottoman View of the Balkans», in The Balkans in Transition, ed. Chas. and Barbara Jelavich (University of California Press, 196Ъ) , 56–80) с особой живостью описывает это отношение, возникшее, главным образом, в Османской империи. Я должен поблагодарить его за комментарии, которые он дал мне в начале работы над историей османов. Также я благодарен Ричарду Чамберсу за ознакомление с этим разделом.

Термин «султан» обычно использовался для независимого мусульманского правителя во времена сельджуков, поэтому для императоров эпохи пороха это определение не подходит. Следуя своим предшественникам, титул «султан» иногда присваивали менее значимым при дворе фигурам. Самым употребляемым термином для императора как такового является падишах.

Выражение «институт правления», предложенное Альбертом Хоуи Либьером (Albert Howe Lybyer in «The Government of the Ottontan Empire in the Time of Suleiman the Magniftcent» (Harvard University Press, 1913), также использовалось Гиббом и Боуеном (H. A. R. Gibb and Harold Bowen in their «Islamic Society and the West» (Oxford University Press, 1950 and 1957). Это выражение, означая организацию, которой присуще принуждение центральной власти, заменило термин «правительство». Оно противопоставлялось некоторым другим организациям, которые участвовали в процессе управления (главным образом, религиозным с различным вероисповеданием и собственными судебными полномочиями. При этом, чтобы отличить мусульманскую организацию от христианской «церкви», ее принято называть «религиозным институтом»).

Европейские христиане, ссылаясь на запись об установленном порядке наследования, иногда принимали предложение об отражении, установленном законом. В связи с этим возникло предположение, что в случае прекращения Османской династии, их наследником может стать Крымский хан. Алдерсон (A. D. Alderson, «The Structure of the Ottoman Dynasty» (Oxford, 1956) предоставляет богатую информацию, однако не может избавиться от западных предрассудков, что непременно должно существовать определенное правило фиксированного наследования.

Любое изучение османской системы управления до XVIII века следует начинать с бесценной работы Gibb and Bowen, «Islamic Society and the West». Хотя стоит отметить и слабые стороны этого труда. У меня сложилось впечатление, что работа начинается с определенных традиционных предположений. И несмотря на то что цель работы — совершить прорыв в сознании читателя, преодолеть традиционность авторам не удалось. Я приведу три цитаты, которые отражают эти предположения, (а) Центральная культурная традиция исламского мира может также отождествляться с арабами, главным образом арабами-суннитами. А позднее эта традиция будет связана преимущественно с Сирией и Египтом. Именно в этом духе авторы сравнивают османскую систему управления с прошлым мамлюков, а не монгольской-сельджукской-тимуридской традицией центральных земель. Хотя частично это продиктовано желанием в равной степени изучить более центральные традиции, (б) Интересы и благосостояние центрального абсолютистского правительства можно сопоставить с интересами всего османского общества. При этом не возникает вопроса, почему или в какой мере. А следовательно, упадок центральной власти автоматически отождествляется с упадком самой империи, как ее военного потенциала, так и социальной силы. Гибб и Боуэн показали огромную важность институтов, не связанных с абсолютизмом. Но все же им не удалось полностью избавиться от мысли (в), которая усиливалась следующими двумя определениями: во-первых, изучение соседей самой абсолютистской столицы и, во-вторых, изучение самых влиятельных суннитских арабских регионов, Сирии и Египта (что фактически составило обзор всей книги) помогут составить общую картину условий в самой империи. Действительно, в названии даже отражается эта идея авторов: «исламское общество» в целом должно было реагировать на «Запад». Хотя опять же данные результаты, полученные из случайного доступного материала, с трудом можно принять. Читателю стоит проявить бдительность, чтобы не попасть под их влияние.

Достаточно давно было доказано, что легенда, согласно которой Селим I унаследовал свой титул халифа от последнего аббасидского «халифа» из Египта, а вместе с ним и безграничную власть над всеми (суннитскими) мусульманами, не имеет под собой исторических оснований. Тем не менее османы всячески поддерживали этот миф. Контроль османских падишахов над Мединой и Меккой, несомненно, добавлял им престижа, но сами они, как и гораздо более скромные мамлюки, употребляли титул «служитель двух святынь». Особый синтез османского государства и шариата поддерживал идею халифата. Однако эта идея существовала благодаря стандартам правоведов, воодушевленных файлясуфов, а позже фальсафой. Подобное понятие существовало во всех великих империях того времени: все были халифами в пределах своих владений. Османы, как и все аграрные абсолютисты, с трудом приняли идею, что их правитель является лишь одним из многих. Они любили лесть и пышные титулы. Но в конце XVIII — начале XIX века ни одна империя не могла провозгласить себя историческим халифатом со всеми вытекающими из этого преимуществами. Эта тема раскрыта в работе Thomas Walker Arnold, «The Caliphate» (Oxford, 1924), а также в кратком, но блестящем эссе H. A. R. Gibb, «Some Considerations on the Sunni Theory of the Caliphate», Archives d’histoire du droit oriental, 3 (1939), 401–410, перепечатанном в Gibb, Studies on the Civilization of Islam, ed. Stanford J. Shaw and William R. Polk (Boston, 1962), 141–150.

Исследования Бернарда Льюиса и других ученых помогли получить полезные сведения об османской административной деятельности. Из-за арабского национализма до сих пор иногда возникают представления, что в результате «турецкого» завоевания Египта в 1517 году было уничтожено «арабское» право, наступил период ухудшения управления и упадка цивилизации. Эти понятия, основанные на классических предрассудках, можно заметить во введении к таким работам, как A. E. Crouchley «Economic Development of Modern Egypt» (London and New York, 1938).

Хаслак в своей работе (F. W. Hasluck, «Christianity and Islam under the Sultans» (Oxford, 1929) много пишет (хотя немного в старомодной манере) о религии на фольклорном уровне, вплоть до слияния культов.

Традиционное и во многом обоснованное отношение к Ираку как к османской провинции, оккупированной Сефевидами, может повлечь неправильные выводы. При подобном рассмотрении суннизм приходится считать основным религиозным течением в Ираке, при этом упускается из виду не менее важная интеллектуальная жизнь страны. В итоге Ирак, несмотря на его торговую и религиозную значимость, выступает в качестве обычной захолустной провинции Османской империи. Ср. исследование Гибба и Боуена (Gibb and Bowens study (п. 3 above) , II, 155–156), в котором описывается слабая (суннитская) интеллектуальная жизнь в Ираке, а также различные бедствия со времен монгольского вторжения. Более того, в их работе едва упоминается шиизм.