Владимир Муравьев - Московские легенды. По заветной дороге российской истории

Ряд помещений Сухаревой башни использовался следственными и судебными органами. В 1785 году у Екатерины II зародилось подозрение, что московскими масонами готовится заговор с целью отрешить ее от трона и возвести на него ее сына цесаревича Павла.

Она полагала, что во главе заговора стоит Н. И. Новиков, и приказала московскому генерал-губернатору графу Я. А. Брюсу, внучатому племяннику Я. В. Брюса, произвести следствие.

Профессор-историк Московского университета, друг Н. И. Новикова и масон Харитон Андреевич Чеботарев рассказывал (об этом пишет Снегирев, прекрасно знавший университетские предания), что все бумаги Новикова были взяты на Сухареву башню и там допрашивали членов новиковского кружка, в том числе и самого Чеботарева. Екатерина II, не имея доказательств о заговоре, распорядилась «освидетельствовать» издания Новикова на их несоответствие православной вере. Следователи не нашли никаких следов заговора и вообще противоправительственной деятельности Новикова, а архиепископ Платон, которому поручено было его «испытывать в вере», дал ему самую лучшую характеристику. На этот раз Новиков и его друзья избежали наказания, а арестованные бумаги были возвращены из Сухаревой башни их владельцу.

Другое памятное судебное разбирательство в Сухаревой башне происходило сто лет спустя. В 1878 году через Москву проезжала в ссылку группа студентов, осужденных за причастность к народовольческому движению. На их проводах на вокзале между провожавшими московскими студентами и крестьянами-артельщиками произошла драка. Участников драки с той и другой стороны арестовали, и суд должен был происходить в судебной камере Сухаревой башни.

Все московские революционные кружки и сочувствующая им молодежь готовились к этому суду, считая его новым демаршем правительства. Н. А. Морозов, будущий шлиссельбуржец, в своих мемуарах приводит тогдашний разговор по этому поводу:

«— Мы думаем, что тут хотят устроить новое побоище. Заметь: суд назначен в зале нижнего этажа Сухаревой башни, а башня, ты знаешь, стоит на большой площади, где можно собрать тысячи народа, да и края площади сплошь заняты мелкими торговцами, очень темным народом. А со стороны полиции идет внушение и теперь, как тогда мясникам (так почему-то Морозов называет крестьян, участвовавших в драке. — В. М. ), что студенты — это дети помещиков, и бунтуют, чтобы восстановить крепостное право.

— Неужели не выдохлась еще эта старая песня?

— Еще нет. Полуграмотные и безграмотные мясники ей искренне верили, да и лабазники у Сухаревой башни поверят тоже».

Студенты, уверенные в жестоком приговоре товарищам, решили протестовать в зале суда и на площади. Они полагали, что будет новая схватка. Как средством защиты запаслись нюхательным табаком, чтобы бросать его в глаза противников, Морозов взял свой револьвер «Смит и Вессон», вооружились револьверами и некоторые из его друзей.

Суд происходил в большой низкой мрачной зале, куда набилось около восьмидесяти зрителей-студентов, остальные стояли на площади.

Морозов описывает суд:

«Мировой судья, надев свою цепь, начал вызывать одного за другим подсудимых, и они выходили и становились перед ним по очереди.

Обвиняемые студенты стали по одну сторону его стола, а несколько молодых мясников — по другую.

Судья стал задавать вопросы.

Никто из студентов не отрицал своего присутствия на проводах товарищей, а один из мясников, к нашему удивлению, даже заявил, что сожалеет о своем вмешательстве в драку, так как не знал, в чем заключается дело».

После трех часов допросов, речей обвинителя и адвоката (выступал известный Ф. Н. Плевако) судья объявил, что зачитывает приговор. Зрители-студенты перешепнулись, условившись свистеть после последнего слова приговора — и бежать на площадь.

«Судья начал важно читать бумагу, — рассказывает Морозов, — и вдруг мы все с изумлением переглянулись. Вместо многих месяцев заключения, которых мы ожидали для своих товарищей, послышались одно за другим слова оправдан , и только в редких случаях: виновен в нарушении тишины и спокойствия на улице и подвергается за это двум-трем дням ареста».

Освобожденные и назначенные явиться под арест студенты вышли на улицу, их приветствовала толпа товарищей громкими и радостными криками и поздравлениями.

Однако Морозовым владели другие чувства, о чем он честно признается в воспоминаниях: «Мягкий приговор мирового судьи разрушил для нас возможность сделать большую политическую демонстрацию, о которой понеслись бы телеграммы во все концы России и за границу. Она, по моим тогдашним представлениям, сильно способствовала бы пробуждению окружающего общества от его гражданской спячки, а для царящего произвола была бы напоминанием о неизбежном конце. А между тем я внутренне весь ликовал. Как будто мы только что одержали большую победу! Как будто бы общество уже пробудилось!»

Слухи о привидениях, обитающих в Сухаревой башне, практически никогда не прекращались. Но однажды летом, в конце 1880-х годов, сразу несколько десятков людей в разные дни, вернее ночи, оказались свидетелями появления на крыше третьего яруса палат Сухаревой башни привидения.

Это был высоченный человек в военном мундире петровского времени, в треуголке, из-под которой спускались длинные волосы, с портупеей через плечо и шпагой на боку. Настоящий император Петр Великий! После того как призрак Петра Великого в течение нескольких недель появлялся на Сухаревой башне, а московское сыскное отделение, обыскавшее башню, не смогло дать градоначальнику удовлетворительного объяснения происходящего, на помощь пригласили в Москву Ивана Дмитриевича Путилина — начальника петербургской сыскной полиции. Прибыв в Москву, Путилин в одну из лунных ночей самолично увидел на крыше третьего этажа Сухаревой башни возле одной из украшающих крышу башенок действительно Петра Великого, фигура которого в лунном свете вследствие какого-то оптического закона вдруг приняла грандиозные размеры, а через минуту исчезла.

Путилин выразил желание осмотреть башню, возле которой появилось привидение.

— Уже осматривали и ничего не обнаружили, — сказал ему коллега — полковник из московского сыскного отделения. Но Путилин настоял на своем.

Он тщательно осмотрел всю Сухареву башню и обратил особенное внимание на верхнюю совершенно пустую башенку, на ее пол и стены. В башенке было окно, находившееся высоко под потолком, до которого можно было добраться только с помощью лестницы, которой в помещении не было. Путилин ощупал стену под окном, с удовлетворением улыбнулся.

Затем он выразил желание съездить в сыскное отделение и ознакомиться с документами. В отделении он попросил дать ему заявления о пропаже людей за последние две недели. Просмотрев заявления, он сделал несколько заметок в своей записной книжке и стал прощаться.