Юрий Фельштинский - Лев Троцкий. Оппозиционер. 1923-1929

ОГПУ считало, что среди децистов преобладало течение, резко отрицательно относившееся к перспективе слияния с левой оппозицией и выступавшее против «реформистского характера» тактики Троцкого. Особенно серьезные разногласия выявлялись по отношению к стачкам. В противоположность курсу сторонников Троцкого на предотвращение стачек, децисты ставили перед собой задачу активного участия в них, а по возможности — руководства ими. В практической работе децистов все большее значение имела конспирация (условные коды, шифры, конспиративные адреса, тайнопись, явки и т. п.). Предусматривался переход на нелегальное положение лиц, которым угрожали аресты [841]. Еще более радикальной была незначительная оппозиционная коммунистическая группа «Рабочий путь к власти», в которой слились остатки «рабочей оппозиции» и ранее ликвидированной группы «Рабочий путь» Г. И. Мясникова [842], исключенного из партии в 1922 г. Эта группа пыталась печатать на ротаторе свою газету, в которой резко критиковался режим Сталина и платформа Троцкого, а сам Троцкий обвинялся в беспринципности и борьбе за власть над рабочим классом [843].

Из реальных фактов, параноидальных преувеличений и фантастических домыслов спецслужбистов вытекали те конкретные задачи, которые ставило перед собой ОГПУ в отношении оппозиции: «В нашей борьбе с оппозиционным подпольем мы должны рассматривать оппозиционные фракции и группы как антисоветские политические организации. Но было бы не совсем правильно подходить к ним с методами и масштабами разработки и ликвидации меньшевиков, с[оциалистов]-революционеров и др[угих] антисоветских политпартий без некоторых корректив, требуемых известным своеобразием политического существа оппозиционных фракций».

Это «своеобразие» руководители ОГПУ видели в том, что в случае полного и безоговорочного разрыва с оппозицией бывшие оппозиционеры вновь восстанавливались в партии, хотя в искренности этих раскаяний приходилось сомневаться, так как многие «капитулянты» скрывали «свое действительное троцкистское лицо под маской преданности партии» [844]. А из этого, в свою очередь, вытекали те провокационные методы, которые предлагались как руководство к действию: для ликвидации оппозиционных центров, парализации связей оппозиционеров с массами, пресечения попыток объединения недовольных элементов требовалось содействовать «ускоренному разброду и распылению» кадров оппозиции. Здесь в дело вступал элемент, о котором не упоминали документы и инструкции: «имеющаяся агентура», которая, как оказалось, уже трудилась в рамках оппозиции. Ей вменялось в обязанность способствовать усилению более умеренных групп, стоящих за сближение с партией, добиваться групповых выходов из оппозиционных формирований: «Эта тактика потребует, конечно, напряженного использования агентурных сил, которые по разным причинам… не могут быть использованы для достаточно эффективного освещения подполья. Работа по разложению оппозиции должна проводиться с соблюдением особо строгой конспирации. Нужна безусловная гарантия от провала и разоблачения наших методов работы».

Агентуру требовали внедрять во все группы оппозиционеров, причем расширять число агентов путем привлечения тех членов оппозиции, которые находились «на пути к отходу от оппозиционной работы» для «освещения ее изнутри» и для «подготовки группового выхода из организации и содействия ее развалу». Арестовывать же предполагалось преимущественно интеллигентов, служащих, бывших партийных работников. Рабочих рекомендовалось отправлять в тюрьмы в последнюю очередь. Следователи должны были добиваться от арестованных не только подробных показаний, но и мотивированных заявлений о разрыве с оппозицией и об осуждении фракционной деятельности, причем следствие требовалось проводить в ускоренном порядке, используя его еще и для вербовки новой агентуры. С этой целью приказывалось осуществлять тщательную перлюстрацию переписки ссыльных [845].

Итак, шефы ОГПУ признавали, что в среде оппозиционеров действовали глубоко и прочно внедренные агенты, перед которыми ставились две главные задачи — шпионаж и разложение движения. Ни один из этих агентов ни тогда, ни позже не был разоблачен в качестве такового — настолько законспирирована была их сеть и беспечны оппозиционеры. В числе подававших петиции о раскаянии и о желании возвратиться в партию, которых Троцкий и его соратники клеймили как отступников, но не как политических шпионов и диверсантов, тоже были изначальные провокаторы, чьи имена могут быть установлены только в том случае, если когда-нибудь гласности будут преданы архивные фонды спецслужб, на что весьма трудно надеяться в обозримом будущем.

Тем временем Троцкий получал информацию не только от своих открытых сторонников. В числе документов, сохранившихся в его архиве, имеется немало текстов, пришедших из кругов правившего большинства, из партийного, государственного, военного аппаратов, в центре и на местах. Невозможно конкретно определить, каким образом эти документы, в том числе и фигурировавшие под грифом «Секретно», оказывались в Алма-Ате. По всей видимости, передавали ему эти документы разными путями тайные союзники, маскировавшиеся под сторонников «генеральной линии». Такова, например, относившаяся к апрелю 1928 г. секретная резолюция совещания высшего политического состава Белорусского военного округа Красной армии, в которой констатировались многочисленные недостатки партийно-политической работы в войсках, в том числе очковтирательство, карьеризм и прислужничество. Вместе с тем в этой резолюции отмечалось, что в Красной армии распространялись «чуждые» взгляды и настроения, содержались жалобы, что в военную литературу просачивались антимарксистские положения. В этой связи назывались имена служивших в Красной армии бывших царских генералов и офицеров В. Н. Левичева [846], А. И. Верховского, М. М. Загю [847]и других, привлеченных на службу в свое время Троцким. Предгрозовые вспышки молний будущего «1937 года» уже появились на политическом небосклоне.

С бывшими руководителями оппозиции теперь попытался установить контакт даже Бухарин. 11 июля он тайно встретился с Каменевым, специально вызванным им из Калуги, куда тот был фактически сослан, и в присутствии Сокольникова провел с ним беседу о возможном сотрудничестве в борьбе против «Чингисхана» — Сталина [848]. За пределы взаимного прощупывания и перемывания косточек контакты Колечки Балаболкина не продвинулись. С другой стороны, Сталин сам стал распространять слухи, что готов пойти на примирение с оппозиционерами. В пользу достоверности этих слухов говорили выступления Сталина, откровенно заимствовавшего идеи Троцкого. «Незаметно Сталин присвоил себе одежду Троцкого», — писал биограф [849].