Вадим Роговин - Сталинский неонэп (1934—1936 годы)

Протестующий голос властителей дум на Западе мог бы в немалой степени сдержать разгул сталинского террора. Однако они продолжали хранить молчание, тем самым невольно способствуя тому, чтобы этот террор перешёл все мыслимые пределы. В «Поправках к моему „Возвращению из СССР“», написанных в июне 1937 года, Жид возлагал значительную долю ответственности за лёгкость, с которой Сталин вершил своё страшное дело, на западных коммунистов и либеральных «друзей СССР». «С кляпом во рту, угнетённый со всех сторон, народ почти лишён возможности к сопротивлению,— писал он.— Увы, игра… уже выиграна Сталиным — под громкие аплодисменты коммунистов всего мира, которые ещё продолжают верить и будут верить ещё долго, что они, по крайней мере в Советском Союзе, одержали победу, будут считать врагами и предателями всех, кто не аплодирует» [822] Там же. С. 127. . За мучеников сталинского режима, «которые не смогли, не захотели склонить голову, как от них требовали… никто не вступится. Разве что правые газеты вспомнят, чтобы поносить режим, который они ненавидят. Те же, кому дороги идеи свободы и справедливости, кто борется за Тельмана — Барбюсы и Ролланы — умолкли, они молчат. И вокруг них — ослеплённые пролетарские массы» [823] Там же. С. 137. .

Если в 60—80-е годы репрессии против диссидентов в СССР, не соизмеримые по своим масштабам и жестокости со сталинским террором, вызывали постоянный протест западных правительств и западной общественности, то в 30-е годы гибель сотен тысяч людей в тюрьмах и лагерях не встретила серьёзного негодующего отклика за рубежом. Тому были серьёзные политические основания. В послесталинский период деятельность большинства диссидентов носила открыто антикоммунистический характер, была ориентирована на поддержку капиталистического Запада, прямо апеллировала к нему и способствовала ослаблению «сверхдержавы», противостоявшей сплочённому капиталистическому лагерю. В отличие от этого, в 30-е годы закоренелые враги большевизма понимали, что беспрепятственное проведение великой чистки, антикоммунистической по своей сути, подрывающей экономическую, политическую и военную мощь Советского Союза, служит их классовым и геополитическим интересам [824] О том, что забота о правах человека и сегодня не является приоритетной целью правящих кругов капиталистических стран, ярко свидетельствует их реакция на сентябрьско-октябрьские события 1993 года в России. . Характерно, что даже в разгар «холодной войны» 40-х годов Черчилль называл Сталина «великим революционным вождём и мудрым русским государственным деятелем и воином» [825] Черчилль У. Вторая мировая война. Кн. 2. С. 510. и с явным одобрением вспоминал о его расправе со «старой гвардией коммунистов», о «беспощадной, но, возможно, небесполезной чистке военного и государственного аппарата в Советской России и ряде процессов… на которых Вышинский столь блестяще (sic! — В. Р. ) выступал в роли государственного обвинителя» [826] Там же. Кн. 1. С. 132. .

Конечно, позиция западных гуманистов, замалчивавших, а то и прямо оправдывавших сталинские репрессии, диктовалась иными мотивами, чем позиция буржуазных политиков. Поведение демократической интеллигенции Запада представляло собой её трагическую вину, вызывалось заблуждением всемирно-исторического масштаба. Отход многих из них от безоговорочной поддержки сталинизма произошёл только тогда, когда СССР и международное коммунистическое движение оказались обескровленными, а мир стремительно катился к новой мировой войне. Но даже тогда, слепо надеясь избежать этой войны и видя банкротство политиков буржуазно-демократических государств, сдававших Гитлеру одну позицию за другой, «друзья СССР» закрывали глаза на предательство Сталиным дела социализма и на перспективу его сговора с Гитлером, о которой неустанно предупреждал Троцкий.

Позорное молчание западной интеллигенции было результатом иррационального, но реального выбора: поддерживать ли СССР, который мог уничтожить гитлеризм, или вступить в бескомпромиссную борьбу за права человека в Советском Союзе, тем самым нанося ему геополитический ущерб. Здесь имела место ситуация выбора из двух зол, ни одно из которых не является «меньшим». В таких условиях, как известно, любой выбор оказывается безнравственным [827] Мы не касаемся здесь такой важной темы, требующей специального рассмотрения, как отношение к СССР прогрессивных деятелей Востока, нашедшее выражение в оценках М. Ганди, Р. Тагора, Д. Неру и др. Отметим лишь, что это отношение было особым, глубоко связанным с принципиально отличным от западного уровнем и образом жизни, с жизненной философией миллионов голодных, полностью обездоленных людей. Для Востока в опыте СССР был важен прежде всего прорыв страны из отсталости и той безнадёжной нищеты, которую Запад уже забывал, а, может быть, и не знал никогда. .

Чем ближе к реальностям такого выбора находится человек — тем тяжелее и отчаяннее становится его выбор. Яркий пример этому — поведение Л. Фейхтвангера. Заглянув в лицо фашизму непосредственно в своей стране, он оказался в той иррациональной плоскости, где любой враг «своего» врага может рассчитывать на поддержку. Поэтому он был обречён на сознательную и бессознательную ложь о Сталине и о положении в СССР.

Именно Фейхтвангеру принадлежала пальма первенства в дезинформировании западной общественности о событиях в Советском Союзе.

После посещения СССР в конце 1936 — начале 1937 года Фейхтвангер выпустил свою печально знаменитую книгу «Москва 1937. Отчёт о поездке для моих друзей».

Одной из её главных целей было развенчание критических оценок А. Жида. Уже в первые дни пребывания в Москве Фейхтвангер опубликовал статью «Эстет о Советском Союзе», в которой называл книгу Жида «ударом по социализму, ударом по прогрессу всего мира» [828] Правда. 1936. 30 декабря. . Однако, как явствует из недавно опубликованных архивных материалов, Фейхтвангера во время его поездки не покидала мысль о правдивости наблюдений Жида. Приставленная к писателю переводчица Каравкина в одном из своих донесений сообщала, что во время подготовки к публикации в «Правде» статьи о Жиде Мехлис предложил Фейхтвангеру переделать некоторые её места, снять критические замечания о культе Сталина. По этому поводу Фейхтвангер излил переводчице «всё своё негодование» и заявил, что оправдываются слова Жида об отсутствии в СССР свободы мнений. Хотя Каравкина поспешила разъяснить писателю, что «отношения советских народов к товарищу Сталину совершенно ложно называть „культом“», Фейхтвангер «долго кипятился, говорил, что ничего не будет менять, но когда пришла Мария Остен (сотрудница «Правды».— В. Р. ), он уже остыл, смирненько сел с ней в кабинете и исправил то, что она просила, за исключением фразы о „терпимости“, которую ни за что не хотел выбросить» [829] Литературная газета. 1989. 4 октября. .