Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии

Каждому непредубежденному человеку было ясно, что физическая ликвидация людей различного рода несудебными учреждениями, это самое настоящее, не прикрытое никаким хотя бы квазиюридическим флером, циничное убийство беззащитных. А ведь в стране с конца 1936 г. официально действовала «самая демократическая в мире», «сталинская» Конституция. Правда, большинство сотрудников НКВД (а некоторые из них, возможно, и вполне искренно) считали, что положения Конституции о правах граждан никоим образом не могут распространяться на «врагов народа». Когда бывший сотрудник Ленинградского университета Д. Пинхенсон во время очередного применения к нему в «Большом доме» физических методов воззвал к следователям: «Что же вы делаете? А как же сталинская Конституция?», то получил лапидарный, но вполне исчерпывающий ответ: «Не про тебя, б…, конституция писана!» [49].

Но как бы ни позволял себе говорить о невсеобщности Конституции энкавэдэшник, высшее руководство партии и страны не могло открыто игнорировать только что принятую Конституцию. Вообще должен заметить по своим личным предвоенным впечатлениям, что при всех творимых в стране беззакониях и зверствах, Сталин и его команда немало заботились (и преуспели!) о том, чтобы в глазах широких народных масс ореол непорочности и даже какой-то святости вокруг действий верховной власти всемерно поддерживался и укреплялся. Это подтверждается и воспоминаниями некоторых современников. Великий мастер танца И.А. Моисеев присутствовал на одном из предвоенных правительственных приемов и недавно на страницах «Огонька» засвидетельствовал, что собственными ушами слышал, как «вождь» заявил своим собеседникам в ответ на какое-то их предложение: «Товарищ Сталин этого не сделает». Мне это свидетельство очевидца представляется весьма достоверным. Здесь зримо отразилась и характерная для Сталина уже тех лет убежденность в своем величии (вспомни, читатель у Твардовского:

Здесь же проявилась и неусыпная забота о собственном имидже.

Именно это обстоятельство, по моему мнению, заставило Политбюро ЦК ВКП(б) пойти на то, чтобы ограничиться расстрелом во внесудебном порядке лишь нескольких десятков военных. А основную массу арестованных военнослужащих – сотни и тысячи человек – «пропустить» через суды.

У выдающегося писателя-фронтовика Василя Быкова есть повесть с названием «Дожить до рассвета». Каждый, кому довелось повоевать «на передовой», знает, как это точно сказано. Миллионы советских людей через все 1418 военных дней и ночей пронесли заветную мечту «дожить до Победы», а в каждом конкретном случае боевых передряг мечтали «дожить до рассвета», «дотянуть до темноты» и т. п. Тысячи военнослужащих РККА, брошенных в казематы НКВД, всеми фибрами души ощутившие полную свою беспомощность и бессилие перед этой адской машиной, оказавшиеся на краю позорной гибели или как минимум перед угрозой зверского искалечения, как о манне небесной, как о высшем счастье человеческом мечтали только лишь о том, чтобы дожить до суда, до советского суда. Уж этот-то суд, полагали они, во всем разберется, установит истину, смоет с них грязную накипь всяческих злобных наветов и инсинуаций, по заслугам накажет наглых мучителей. И ведь все они знали, что с 1 декабря 1934 г. в Советском Союзе был установлен порядок судопроизводства, даже не мыслимый для любого цивилизованного государства, когда судили без защитника, без права осужденного на апелляцию и даже без права подачи просьбы о помиловании… Но ведь все это, считали несчастные жертвы, относится к тем, кого обвиняют в терроризме. Они же, преданные советской власти люди, – ни о каком терроризме не помышлявшие, и советский суд – самый демократичный в мире – выявит истину и, безусловно, их оправдает.

Может быть, наиболее полно и точно изобразил последние упования несчастных узников сам оказавшийся в застенках НКВД бывший военный прокурор Черноморского флота бригвоенюрист П.С. Войтеко. В докладной записке главному военному прокурору РККА Н.С. Розовскому он писал: «Единственная надежда у избиваемых подследственных – дождаться суда и все рассказать, или бежать из-под ареста, явиться в ЦК к тов. Сталину и Ежову и рассказать о всех безобразиях и извращениях, а потом умереть» 16. В одном из своих многочисленных писем из тюрьмы в адрес Ворошилова бывший дивизионный комиссар Л.И. Бочаров писал: «Несмотря на… шантаж, угрозу расстрелом и обещания сохранения жизни, если я буду подтверждать их провокационные протоколы допроса, на суде я решил умереть, но сказать правду, что я и сделал, заявив, что все мое дело выбитая липа и фабрикация» 17.

До 1935 г. существовал такой порядок, при котором право санкции на арест и на предание суду командира принадлежало командующему войсками военного округа. Приказ наркома № 006 от 3 февраля 1935 г. установил, что санкция на предание командира суду принадлежит только народному комиссару обороны СССР. Эта мера немало способствовала резкому снижению численности осужденных командиров: с 1125 в 1934 г. она снизилась до 695 в 1935 г. и до 373 в 1936 г. 18. Для позиции наркома обороны в это время можно считать довольно характерной его резолюцию на одном из доложенных ему предложений о предании ряда командиров суду: «Прежде чем отдавать под суд, нужно на месте округу изучить дело, посмотреть глубже и уж потом решить, что делать с этой публикой. Суд не единственная мера хорошего руководства и воспитания частей и людей. К. Ворошилов. 11.XI.35» 19.

Все круто переменилось после 11 июня 1937 г. В этот день во всех центральных газетах была опубликована информация «В прокуратуре СССР», в которой сообщалось, что «сегодня, 11 июня, в закрытом судебном заседании Специального Судебного присутствия Верховного суда Союза ССР» будет происходить рассмотрение дела по обвинению арестованных в разное время органами НКВД маршала Советского Союза М.Н. Тухачевского, командармов 1-го ранга И.П. Уборевича и И.Э. Якира, командарма 2-го ранга А.И. Корка, комкоров В.М. Примакова, В.К. Путны, Б.М. Фельдмана и Р.П. Эйдемана. Страну уже, на протяжении многих лет приучали к громким политическим процессам. Но чтобы такой судебный процесс был организован над широко известными не только в армии, но и в народе видными военными деятелями во главе с общепризнанным полководцем Тухачевским – этого, пожалуй, не ожидал никто. Как современник этих событий, могу засвидетельствовать, что лично для меня и для всех, кого я тогда знал в Ленинградском университете, известие об этом было как гром среди ясного неба.