Иосиф Гофман - Нюренберг предостерегает

Судьба автора — это судьба целого поколения молодежи времен Великой Отечественной войны.

В огне войны горела их молодость. Они отдали во имя Победы все, что могли, что имели. Они уходили на фронт, на войну и ... в бессмертие. Большинство ветеранов уже отметили восьмидесятилетний юбилей. Лимит почти исчерпан. С каждым ушедшим ветераном мы сиротеем.

Народ — это единое целое, мертвые и живые. Вечная память тем, кто отдал жизнь, чтоб жили мы. Слава тем, кто, как автор книги, выжил в кромешном аду войны. Их было немало, осталось совсем немного.

Так пусть же лучшее будущее, достойное народа-победителя, станет реальностью его жизни.

Владимир Шиян, заслуженный юрист Украины

Меня бросала жизнь и в морду била...

Е. Евтушенко

Война настигла меня пятнадцатилетним мальчишкой в городе Николаеве. Папу в первые дни войны призвали в армию. От него мы с мамой не получили ни одной весточки. Пришло извещение, что рядовой Гофман Давид Михайлович пропал без вести. Мама, я и четырехлетний брат Лёня вместе с семьёй Зборовских на двуконной повозке, но с одной лошадью, успели выехать из города за день до того, как его заняли немецкие войска.

Сколько раз мы попадали под бомбёжку, не сосчитать. Самыми трудными и опасными были переправы через реки. На всю оставшуюся жизнь запомнил одну из них, хотя названия реки запамятовал. Все дороги там были забиты отступающими войсками и беженцами. Фашистские самолёты обстреливали даже отдельные повозки. Что касается скопления войск и беженцев у переправ, то тут немцы действовали нагло, безжалостно и безнаказанно. Как правило, у переправ скапливалось сколько глаз видел неорганизованного народа. Все бежали в панике от смертельной опасности, и каждый стремился переправиться раньше других. Поскольку никаких регулировщиков не было, а жить хотелось всем, то тут на многие километры образовывались пробки. Немецкая авиация обычно уничтожала переправу, а затем на бреющем полёте расстреливала безоружных людей. Убитых никто не хоронил, и вокруг переправы стоял стойкий смрад разлагающихся человеческих тел. К раненым ни скорую, ни медленную помощь никто не вызывал. Её просто не существовало. Я до сих пор не могу забыть раненых, моливших о помощи, детей, плачущих у тел убитых родителей. Кромешный ад.

Только поздней ночью военные восстановили переправу и небольшая часть бегущих от смерти успела переправиться до очередной бомбёжки.

Где-то в сентябре на станции Ясиноватая мы оставили местным жителям лошадку и поездом в «телячьем» вагоне, набитом беженцами, добрались до Астрахани. Дальше на телеге, которую тащил ...верблюд, нас повезли в населённый пункт Линейное. Не теряя времени, я устроился на работу землекопом. Строил железную дорогу Астрахань-Кизляр. Возил тачкой грунт. В бригаде были в основном калмыки. Несовершеннолетним был я один. Уставал страшно. Рук и ног не чувствовал. Бывало, придя с работы, пока мама собиралась подать еду, я успевал уснуть за столом.

Не помню, сколько платили денег и платили ли вообще. Главное, тем, кто выполнял норму, по списку, который составлял бригадир и подписывал мастер, в магазине отпускали пайку хлеба — 400 граммов. Кто не работал, тому хлеба не было. Эти 400 граммов приносил на троих, хотя мама всегда отдавала хлеб мне и брату. Когда исполнилось шестнадцать, меня назначили бригадиром землекопов. В 1942 году добровольцем пошёл служить в Красную Армию, хотя железнодорожники имели бронь.

Службу начал курсантом Симферопольского пулеметно-минометного училища, которое находилось тогда в городе Балаков Саратовской области. До сих пор помню: взвод идет на стрельбище или на занятия по тактике, а это километров шесть, я навьючен станком пулемета. Не помню, сколько он весил, но хорошо помню команды командира взвода лейтенанта Неведничего: «Танки слева, укрытие справа! Взвод, к бою!». Пока дойдем до стрельбища, эти команды подавались пять-шесть раз.

Помню, что всегда хотелось кушать. Попасть рабочим на кухню было большой радостью. Хоть работы много, зато наешься досыта. За раз съедал котелок пшеничной или перловой каши и полбулки хлеба, а то и целую. О том, что служба не казалась медом, говорит такой факт: всем взводом написали рапорта с просьбой отправить на фронт. Если читатель думает, что нас похвалили за патриотизм, то он ошибается. Нам за это... попало от начальства училища, а командир взвода увеличил в два-три раза количество команд: «Взвод, к бою!» и занятия по строевой подготовке.

Лютый мороз. Лейтенант Неведничий в хромовых сапогах, начищенных до блеска, проводит с нами занятия. Их цель — отбить охоту проситься на фронт. Видно, ему попало за плохую воспитательную работу. Но Сталин нас выручил. Пришел приказ — весь наш курс отправить на фронт. Воевать с фашистами начал стрелком 9-й стрелковой роты 3-го батальона 271-го гвардейского стрелкового полка 88-й стрелковой дивизии 8-й гвардейской Сталинградской Армии. Прошло уже более полувека, а мне до сих пор снится команда: «Взвод! В атаку, вперед!»

Я только раз был в рукопашной.

Раз наяву. И тысячу — во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.

Юлия Друнина

Где-то летом 1943 года меня взяли во взвод полковой разведки. Позже появилось немало произведений, описывающих подвиги фронтовых разведчиков. Их показывали этакими лихими ребятами, которые шутя ходили во вражеский тыл и играючи брали в плен офицеров, а то и генералов немецкой армии.

Имея за плечами два года службы разведчиком, старшим группы захвата, командиром взвода разведки, могу из собственного опыта утверждать: реальная фронтовая жизнь войсковых разведчиков была совершенно иной.

Труд разведчика без преувеличения можно сравнить с работой сапера, который, говорят, ошибается только один раз. Это самый тяжелый солдатский труд. Ведь задачу выполняешь в окружении врагов, а их всегда больше. Ошибка разведчика дорого обходилась однополчанам. Малейшая оплошность приводила к провалу поиска и гибели самих разведчиков.

Вот как порой бывало. Дело было в Западной Украине. Немцы отступали. Причем днем ожесточенно оборонялись, а ночью отходили на подготовленные позиции. Я был контужен, и наш врач по согласованию с командиром полка решил лечить меня в полковом медпункте. За меня командовать взводом остался заместитель — старший сержант Фролов.

Ему было приказано разведать, покинули ли немцы село, за которую целый день шел тяжелый бой. Что-то подозрительно тихо...

Ни стрельбы, ни осветительных ракет... Группа разведчиков из шести человек во главе с Фроловым прошла немецкую передовую, подошла к окраине села — тоже тихо, спокойно. Фролов решает, что нечего тянуть время: надо возвращаться и доложить командиру полка, что немцы драпанули. Так и сделал.