Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Обошел поселок. Интересовали колодцы. Пытался найти медсанвзвод. Весь поселок был буквально забит войсками. Улицы и переулки запружены разного рода военными машинами, вооружением и техникой. Нафаршированы ими были все дворы. Дома оказались неразрушенными. Над крышами из труб вились заманчивые столбы дыма, напоминавшие о домашнем уюте, разваренном картофеле с жареным луком и салом или об оладьях со сметаной. Когда придет этот час и придет ли? Все еще не согрелся. Ночью здорово промерз, как и большинство моих товарищей. Завтрак немного согрел, разогрела и быстрая ходьба. Шел и думал, как же устроиться в тепле на эту ночь и последующие. Для себя и всех других. Печку ставить в кошарах не имело смысла — не согреть улицу. Поменьше размерами был амбар. Там разместился хозвзвод со своим имуществом, выгрузили туда кухонный инвентарь и часть продсклада.

Как бы устроить всех в тепле, пока в населенном пункте? Надо что-то подсказать командиру. У него другие заботы. Так вот, амбар размерами меньше кошар, и там с одной стороны деревянные полы или настил деревянный для зерна должны быть. Они могли бы послужить нарами для личного состава. А напротив поставить бочку-печку для обогрева. Такая стояла в мастерских в Аксае и Зетах. Вот это и надо предложить. Осмотрел некоторые колодцы. Ими всеми пользовались, и вода была хорошая, по словам пользовавшихся ею, но во вторую половину дня они становились пустыми — воду вычерпывали почти полностью. Колодцы не охранялись.

Поговорил с Манько об оборудовании ночлега для водителей. Он сказал, что его люди в большинстве в рейсах, а та часть, что на месте, отдыхает в кабинах. Гуленко, командир ремвзвода, подхватил мою идею, и мы вместе пошли к командиру. Тот ему же и поручил оборудовать в амбаре место для отдыха и пребывания его взвода и остального личного состава роты. Хозвзвод отгородился от всех перегородкой. У стенки напротив нар установили бочку-печку, вывели наружу трубу и затопили ее. Этим в основном занимался красноармеец Ожешко, мастер на все руки. На деревянный настил расстелили несколько брезентов для личного состава. Соломы пока не было. Таким образом создали место, где можно было обогреться. Здесь я и делал перевязки, оказывал различную медицинскую помощь личному составу. Имущество свое — комплект медикаментов, перевязочный материал, носилки, ватный конверт положил у перегородки с хозвзводом. Тут и обозначил свое место.

За мной прибежал посыльный, бледный, встревоженный, и просил срочно бежать к командиру с санитарной сумкой. Очень торопил меня.

— Что случилось?

— Там увидите.

Командир со своим окружением — Калмыковым и Китайчиком располагались в домике, откуда кого-то выжили. Пропустили меня вперед в отапливаемую комнату. Все расступились. На кровати лежал на спине бледный начфин, старший лейтенант лет сорока пяти. Он прибыл к нам вместо погибшего начфина в балке Елхи.

— Он ранен, — дрожа, сказал Калмыков.

— Как, куда?

— Доктор, посмотри живот, — промолвил молчавший до сих пор Михайловский.

Я сбросил шинель, подошел к кровати, расстегнул у пострадавшего брюки, приподнял рубашку. Начфин показал рукой ниже. Сдвинул брюки и увидел под окровавленным полотенцем над лобком небольшое отверстие, немного измазанное кровью.

— Это чем?

Он показал подбородком на Михайловского.

— Ранен пулей. Что можно сделать? — последовал вопрос.

— Кто и как стрелял? Откуда был выстрел? В каком положении он находился?

— Это потом и не для тебя, доктор. Что можешь сделать? Пожалуй, перевяжи, — распорядился командир.

— Откуда летела пуля? Мне важно оценить, какие повреждены органы. Есть ли другое отверстие, стоял или сидел пострадавший.

— Спереди летела пуля.

Я руками прошелся по спине раненого. Они были сухие. Повернул его осторожно на бок, осмотрел ягодицы, крестец, но других отверстий на теле не нашел. Это было пулевое и проникающее ранение в малый таз. Мог быть поврежден мочевой пузырь, кишечник. Должно быть, внутреннее кровотечение — бледный, частый пульс малого наполнения.

— Нужно вести в медсанвзвод. Нужна срочная операция.

— В медсанвзвод — лишняя трата времени. Повезешь в госпиталь, — приказал Михайловский.

— Куда? — спросил я.

— Где ближайший госпиталь?

— Был на станции Тундутово. Знаю, что в Бекетовке есть хирургические госпитали.

— Повезешь на станцию Тундутово, туда ближе. Калмыков, иди, готовь бортовую машину с тентом. Взять брезент, одеяла. Что еще надо на дорогу, доктор?

— Сейчас наложу повязку. Носилки возьму. Матрац можно.

Я помазал рану йодной настойкой, наложил поверх стерильную повязку, сделал инъекцию морфина — обезболивающего и коразола — сердечного средства. Перенесли раненого на машину и выехали.

Часа через два с небольшим были на станции Тундутово. Состояние раненого было удовлетворительное. Я сдал его в хирургический полевой подвижной госпиталь. У меня были карточки передового района, и я заполнил одну из них, указав, что получил ранение от шальной пули. Не везет нам на начфинов.

Из отрывочных разговоров при погрузке раненого и с его слов можно представить, как это случилось. В комнате находились командир роты Михайловский, его заместитель Калмыков, Китайчик и истопник — красноармеец. Командир роты возился за столом с трофейным пистолетиком малого размера, ручка которого была из белой, по-видимому слоновой, кости, инкрустированная красивым узором из металла и камней. Раздобыл у кого-то из наших после боев в районе Жутово. Начфин о чем-то ему докладывал. В этот момент произошел выстрел, начфин схватился за живот, стал приседать и упал на пол. Положили его на кровать и вызвали меня. Конечно, выстрел произошел случайно.

Приехал к ужину. Я сразу направился к командиру и доложил ему, куда сдал раненого. Он мне сказал, что, если будут интересоваться этим раненым, я должен сказать, что меня вызвали к командиру, там я оказал помощь раненому и отвез его в госпиталь. И что больше ничего не знаю.

— Так точно, — ответил я.

Окоченел и промерз и во вторую ночь на новом месте. Кончилось бы все благополучно. Нужно где-то определиться в тепле. И эту ночь лег спать на носилках. Так же залез в ватный конверт, но валенки снял. Ноги замотал в портянки. Оставил на себе брюки и гимнастерку. Под ними было простое и теплое белье. Застегнул конверт на себе, под голову положил санитарную сумку и накрылся еще сверху шинелью. Носилки стояли в амбаре в противоположном от печки конце нар.

Холод, правда, донимал меньше, чем в прошлую ночь, но улежать долго на носилках невозможно: зажимы давили в таз и в лопатки, ноги свисали, поворачиваться было неудобно, и пришлось вылезать из них. И сон не шел: все не выходило из головы случившееся с начфином. Как он мог, Михайловский, допустить такую небрежность в обращении с оружием и ранить его и как он выпутается из этой истории? А придется ли ему выпутываться? Никто ничего не скажет, и так все пройдет…