Вадим Кожинов - Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Впрочем, к вопросу об изготовителе "диплома" мы еще вернемся. В конечном счете для понимания хода событий важен в данном случае тот факт, что Пушкин был уверен в виновности Геккерна, а кроме того, главным для него был, как явствует из сообщения Николая I о наиболее остром пункте их последней беседы ("я вас самих подозревал в ухаживании за моей женой"), вопрос о достоверности заключенной в "дипломе" информации... Убедившись, как я предполагаю, в ходе беседы с Николаем I, что она абсолютно лжива*, Поэт уже не смог удержаться от отправления письма к Геккерну (как смог в ноябре 1836 года).

Очень важен (хотя до сих пор недостаточно оценен) тот факт, что, познакомившись после гибели Поэта с его письмом к Нессельроде и с текстом пресловутого "диплома", царь отреагировал на них в сущности так же, как Пушкин. Геккерн сразу стал в его глазах "гнусной канальей" и по его указанию был унизительно изгнан из России; особенный гнев Николая вызвали, без сомнения, козни не против Пушкина, а против него самого (достаточно прозрачный намек в "дипломе" на его мнимую связь с Натальей Николаевной). Некоторые исследователи гадали о том, откуда царю стало известно, что "диплом" сфабриковал Геккерн, но естественно предполагать простую разгадку - он поверил утверждению в ставшем известном ему письме Пушкина к Нессельроде.

Стоит добавить, что, выдворяя посланника (имевшего ранг "полномочного министра"), император не посчитался с заведомой оскорбительностью этого акта для Нидерландов. Правда, он письменно объяснялся с принцем Оранским, женатым на его сестре Анне, но все равно русский посланник в Нидерландах докладывал Нессельроде: "Я не мог не заметить тяжелого чувства, вызванного здесь всем этим делом, и я не скрою от вашего сиятельства, что здесь были, по-видимому, оскорблены теми обстоятельствами, которые сопровождали отъезд барона Геккерна из С.-Петербурга..."

Наконец, существеннейшее значение имеет резкий перелом в отношении к конфликту Пушкина и Геккерна со стороны императрицы Александры Федоровны, как известно, весьма сочувствовавшей "отцу и сыну". На другой день после дуэли, 28 января, она записала в дневнике: "Пушкин вел себя непростительно, он написал наглые письма Геккерну, не оставя ему возможности избежать дуэли". Однако через неделю, 4 февраля, Александра Федоровна записывает: "Я бы хотела, чтобы они уехали, отец и сын. - Я знаю теперь всё анонимное письмо, подлое и вместе с тем отчасти верное"(то есть она замечала "интерес" своего супруга к Наталье Николаевне). Стоит отметить, что пушкиноведы "ахматовского" направления замалчивают и эту многозначительную дневниковую запись...

* * *

Я, как, впрочем, и многие другие, сильно сомневаюсь в причастности Геккерна к "диплому" - уже хотя бы из-за крайней рискованности для него подобной проделки (ведь он был замешан и в волокитство Дантеса). Казалось бы, доказательством может служить тот факт, что сам Николай был уверен в виновности Геккерна. Однако, по свидетельству придворного вельможи, князя А.М.Голицына, сын Николая, Александр II, получил иную информацию: "Государь Александр Николаевич... в ограниченном кругу лиц, громко сказал: "Ну, так вот теперь знают автора анонимных писем (то есть экземпляров "диплома". В.К.), которые были причиной смерти Пушкина; это Нессельроде". Из этого текста, правда, не ясно, шла ли речь о графе или графине; П.Е.Щеголев считал, что о второй.

Между прочим, Нессельроде и его жена лично знали "подписавшего" клеветнический "диплом" графа Борха, служившего с 1827 года в Министерстве иностранных дел. Что же касается Нарышкина, то чета Нессельроде знала не только его и его жену, но и дочь его жены Софью, зачатую от Александра I: к ней сватался опять-таки чиновник Министерства иностранных дел А.П.Шувалов, которого по ходатайству Нессельроде произвели тогда в камергеры.

Хорошо известно, что супруги Нессельроде питали настоящую ненависть к Пушкину, который еще с юных лет, с июня 1817 года, числился на службе в Министерстве иностранных дел. 8 июля 1824 года Александр I под нажимом Нессельроде уволил Поэта со службы и отправил его в ссылку в село Михайловское.

Однако Николай I 27 августа 1826 года отменил ссылку, а в июле 1831-го распорядился о возвращении Пушкина в Министерство иностранных дел. И выразительный факт: Нессельроде, рискуя вызвать недовольство царя, в течение более трех месяцев отказывался выплачивать Пушкину назначенное ему жалованье в 5000 рублей (в год).

П.П.Вяземский (сын поэта) свидетельствовал, что существовала острейшая вражда между Пушкиным и графиней Нессельроде. Стоит сказать здесь и о том, что супруги Нессельроде были в высшей степени расположены к Геккерну и - по особенным причинам - к Дантесу: дело в том, что последний являлся родственником или, точнее, свойственником графа Нессельроде. Мать Дантеса Мария-Анна-Луиза (1784-1832) была дочерью графа Гацфельдта, родная сестра которого стала супругой графа Франца Нессельроде (1752-1816), принадлежавшего к тому самому роду, что и граф Вильгельм Нессельроде (1724-1810), отец российского министра иностранных дел (это выяснил еще П.Е.Щеголев). Поэтому не было ничего неестественного в том, что супруга министра стала "посаженой матерью" ("отцом" был Геккерн) на свадьбе Дантеса с Екатериной Гончаровой 10 января 1837 года.

Вышеизложенное вроде бы дает основания для того, чтобы объяснить причастность графини М.Д.Нессельроде и в конечном счете самого графа к составлению "диплома" их личной враждебностью к Пушкину. Но, как представляется, главное было в другом.

Уже упомянутый хорошо информированный П.П.Вяземский писал, что графиня Нессельроде была "могущественной представительницей того интернационального ареопага, который свои заседания имел в Сенжерменском предместье Парижа, в салоне княгини Меттерних в Вене и в салоне графини Нессельроде в Петербурге". Отсюда вполне понятна, как писал Павел Петрович, "ненависть Пушкина к этой представительнице космополитического олигархического ареопага... Пушкин не пропускал случая клеймить эпиграмматическими выходками и анекдотами свою надменную антагонистку, едва умевшую говорить по-русски".

Противостояние Пушкина и четы Нессельроде имело в своей основе отнюдь не "личный" характер, о чем убедительно писал в уже упоминавшемся исследовании Д.Д.Благой. Дело шло о самом глубоком противостоянии политическом, идеологическом, нравственном; кстати сказать, после гибели Пушкина Тютчев (написавший об этой гибели как о "цареубийстве") словно бы принял от него эстафету в противостоянии Нессельроде.

По словам Благого (пожалуй, несколько вычурным, но по сути верным), Нессельроде и его круг представляли собой "антинародную, антинациональную придворную верхушку... которая издавна затаила злобу на противостоящего ей русского национального гения",