Вадим Кожинов - Пророк в своем Отечестве (Ф И Тютчев и история России)

Ранее говорилось, что сторонники "ахматовской" версии не только искусственно перетолковывают смысл тех или иных фактов и текстов, но и замалчивают "неудобные" для этой версии документы. Так, в составленной С.Л.Абрамович хронике "Пушкин. Последний год", занявшей около 600 страниц, не нашлось места для упоминания о письме к Канкрину, между тем как его первостепенная значимость неоспорима. Ведь из беспрецедентно дерзостного письма к министру (!) с угрозой "отказаться от царской милости" явствует, чт( именно было главной проблемой для Поэта. Вопрос о Дантесе и даже о Геккерне был существенным только в связи с этим - главным.

Мне, вполне вероятно, возразят, что Пушкин - если исходить из написанного и высказанного им тогда - был озабочен не поведением Николая I, а кознями Геккерна (и отчасти Дантеса). Однако писать и говорить сколько-нибудь публично об императоре как соблазнителе чужих жен было абсолютно невозможно.

Вот очень многозначительное отличие двух текстов. Нам известно свидетельство о личном разговоре В.А.Соллогуба с видным литературным деятелем А.В.Никитенко в 1846 году: "... обвинения в связи с дуэлью пали на жену Пушкина, что будто бы была она в связях с Дантесом. Но Соллогуб уверяет, что это сущий вздор... Подозревают другую причину... не было ли у ней связей с царем. Из этого понятно будет, почему Пушкин искал смерти и бросался на каждого встречного и поперечного. Для души поэта не оставалось ничего, кроме смерти..." (А.С.Пушкин в воспоминаниях современников. М., 1974. Т.2. С.482).

Но обратимся к воспоминаниям, написанным Соллогубом несколько позднее (но не позже 1854 года) по просьбе биографа Поэта П.В.Анненкова и излагавшим в сущности то же самое представление о свершившемся: "Одному Богу известно, что он (Пушкин) в это время выстрадал... Он в лице (выделено мною. - В.К.) Дантеса искал... смерти..." (там же, с.302).

Можно спорить о том, действительно ли Поэт "искал смерти", но в данном случае важно другое: Соллогуб, излагая письменно то же самое, что ранее поведал устно, не решился упомянуть о царе; он только дал понять, что дело было не в Дантесе...

* * *

Вглядимся внимательнее в ход событий. Утром 4 ноября 1836 года Пушкин получает "диплом" рогоносца и, не вчитываясь из-за охватившего его негодования, посылает вызов Дантесу, давно уже вертевшемуся вокруг Натальи Николаевны. Утром следующего дня к нему заявился перепуганный Геккерн - и дуэль откладывается на сутки, а после второго визита 6 ноября (как раз в день отправления столь многозначительного письма к Канкрину) - на две недели. Тогда же Поэт заверяет Соллогуба, что "дуэли никакой не будет".

И с 5 ноября Пушкин был занят отнюдь не подготовкой к дуэли, но расследованием, имевшим целью выяснить, кто изготовил "диплом". Он, в частности, попросил провести "экспертизу" "диплома" своего лицейского товарища М.Л.Яковлева как специалиста (тот с 1833 года был директором императорской типографии). И вскоре - не позднее середины ноября - Пушкин пришел к убеждению, что "диплом" сфабриковал Геккерн, хотя вместе с тем считал, что инициатором была графиня М.Д.Нессельроде жена министра иностранных дел, о чем сказал Соллогубу. Правда, тот в своих воспоминаниях, написанных не позже 1854 года, когда Нессельроде еще был всевластным канцлером, не решился назвать имя "канцлерши", ограничившись сообщением, что Пушкин "в сочинении... диплома... подозревал одну даму, которую мне и назвал", но многие исследователи полагали и полагают, что речь шла, без сомнения, о графине Нессельроде.

Пушкин, надо думать, считал Геккерна причастным к "диплому" как раз из-за его самых тесных отношений с четой Нессельроде. Д.Ф.Фикельмон записала в дневнике еще в 1829 году о Геккерне: "... лицо хитрое, фальшивое, мало симпатичное; здесь (в Петербурге. - В.К.) считают его шпионом г-на Нессельроде"; очевидно, так считал и Пушкин.

Было бы бессмысленным бросить обвинение самой супруге министра, но поскольку, как был убежден Пушкин, "диплом" непосредственно сфабриковал (это пушкинское слово - "fabriquee") Геккерн, он 16 ноября вызвал его "приемного сына" (как явствует из воспоминаний К.К.Данзаса, "Геккерн, по официальному своему положению, драться не может"), который так или иначе был причастен к фабрикации. Это в сущности был второй вызов, и он имел другое значение: 4 ноября Пушкин вызвал "ухажера" своей жены, а 16 ноября соучастника фабрикации "диплома".

В начале ноября, как уже отмечено, Пушкин отказался от предложения Соллогуба быть его секундантом, ибо "дуэли никакой не будет". И когда 16 ноября он сказал Соллогубу: "Ступайте завтра к д'Аршиаку (секундант Дантеса. - В.К.). Условьтесь с ним только насчет материальной стороны дуэли. Чем кровавее, тем лучше. Ни на какие объяснения не соглашайтесь", тот, по его признанию, остолбенел...

Новый вызов Пушкина в самом деле разительно противоречил его поведению 5-6 ноября, когда он легко соглашался на отсрочки дуэли из-за "объяснений" Геккерна*. Так, по свидетельству весьма осведомленного П.А.Вяземского, "Пушкин, тронутый волнением и слезами отца (то есть Геккерна - "приемного отца" Дантеса. - В.К.), сказал: "... не только неделю - я вам даю две недели сроку и обязуюсь честным словом не давать никакого движения этому делу до назначенного дня и при встречах с вашим сыном вести себя так, как если бы между нами ничего не произошло"... Между тем 16 ноября Пушкин категорически заявил: "Ни на какие объяснения не соглашайтесь".

Однако дуэль все же не состоялась, ибо, как известно, Дантес 17 ноября объявил, что просит руки сестры Натальи Николаевны, Екатерины. Пушкин воспринял это в качестве полной капитуляции Дантеса и согласился отказаться от вызова. Но он не собирался отказываться от борьбы с тем, кто, по его убеждению, сфабриковал "диплом" (в Дантесе он видел только марионетку в руках Геккерна). И 21 ноября Пушкин сказал Соллогубу: "... я не хочу ничего делать без вашего ведома... Я прочитаю вам мое письмо к старику* Геккерну. С сыном уже покончено. Вы мне теперь старичка подавайте".

В письме, в частности, прямо говорилось, что "диплом" составлен Геккерном. В тот же день Пушкин написал другое письмо - к министру иностранных дел графу Нессельроде. Как ни странно, оно (письмо начинается обращением "Граф" - без имени) считается адресованным графу Бенкендорфу, хотя в то же время признаются кардинальные отличия всего его тона и стиля от известных нам 58 пушкинских писем к Бенкендорфу.

П.Е.Щеголев с полным основанием определил его вначале как письмо к Нессельроде, но позднее он узнал, что через день. 23 ноября, императора посетили Бенкендорф и Пушкин, и волей-неволей стал сомневаться в адресате, поскольку, естественно, напрашивалось представление, согласно которому начальник III отделения, получив письмо, устроил Поэту встречу с Николаем Павловичем.